Артем Октябрьский - Братья: от Сталинграда до Берлина. Книга первая

– А где внук то твой где?

А я сидел метрах в пяти от окопов и плакал навзрыд. Мама, самый близкий мне человек, погибла, а я даже ничего не мог сделать. Все же нет, мог! Мы собирались пойти на Волгу после того, как я вернусь. Не задержись я с Леной, мама была бы жива. Меня буквально разрывало изнутри от невыносимой боли и беспомощности.

– А что это с ним? – спросил один из солдат.

– Мамка у него померла, – с горестью ответил дед.

– Да, жаль паренька… у меня вон немцы брата с сестрой прям при мне расстреляли, когда в деревню нашу пришли.

– А тебе сколько лет? – спросил Архип.

– Так уже тридцать первый год пошел.

– Вот. А пацану два месяца, как семнадцать стукнуло. Ладно, пойду, постараюсь успокоить его, а то мало ли, что с горя учудить может.

Прошло пару дней. Мы с Архипом остались во взводе, который первый пришел к нам на помощь. И хотя мы не были солдатами официально, комвзвода доложил вышестоящему руководству о нас, и руководство одобрило нахождение нас в составе взвода, и форму выдали соответствующую, правда мне приписали один лишний год. За то, что мы с дедом сдержали немцев, нас наградили медалями «За отвагу». Мне дали две. Я-то думал, что эту медаль дают за более серьезные подвиги. Значит, я либо ошибался, либо наш подвиг таковым и является.

Боль не проходила. Ночами мне снилась мама, звала, просила помочь. Я подрывался и обнаруживал лишь свою винтовку и больше ничего. Я попросился у комвзвода сходить в город, к себе домой и, если повезет, похоронить маму, но разрешения не получил. Немцы могли в любой момент начать атаку, и на счету был каждый человек. От того становилось еще больнее. Конечно, дедушка старался меня поддержать, как-то помочь, но не очень помогало. Потом со временем мне предстояло переживать много смертей и боль от потери человека стала быстро сменяться злобой на того, кто этого человека отнял. Но это было потом, а сейчас было ужасно больно, и с этой болью мне предстояло дальше воевать.

Мы заняли позицию к северо-западу от «Спартановки», вырыли окопы и сидели, ждав атаки. Со всего взвода я могу выделить порядка четырех человек, с которыми я более-менее общался: Кузьмич, дядька лет пятидесяти, ворчавший так, будто ему все семьдесят. Сергей, здоровый бугай, до лица которого с двумя лестницами не достанешь, по крайней мере, мне так казалось. Виктор Степанович, или просто Степаныч, как его называют сослуживцы его возраста, комвзвода, старший сержант, достаточно строгий, впрочем, такими и должны быть командиры, и Изя, одессит.

Окопы, которые мы вырыли, в некоторых местах были оббиты бревнами, Степаныч приказал сделать так, чтобы земля во время боев не осыпалась и не раскисала во время дождей. Мы с дедом сорвали часть досок со стены окоп и вырыли там небольшую землянку, ну как небольшую, две нары и небольшой столик посередине, но там было очень низко. Глубже копать не следовало – август, холодно. Кухня приезжала каждый день, в полдень. Хотя это было, скажем, приятное дополнение, а так, питался кто чем. Я лично обжаривал зерна на горелке, если они были, и ел их как семечки. Архип вообще один раз взял глубокую тарелку, залил водой, накрошил туда хлеба, кинул невесть откуда взявшийся лавровый лист, и вскипятил. «Лучше уж есть так, чем сухим хлебом давиться» – говорил он.

Как-то днем я сидел в землянке, обжаривал зерна. Настроение было уничтоженное, я еще не отошел от мамы, и мне попросту не хотелось ни жить, ни воевать. В землянку заглянул Изя.

– Тема, ты шо тут делаешь?

– Еду себе готовлю. Тебе то что?

– Тьфу, еду он готовит. Там кухня приехала, так шо кончай издеваться над дарами природы и пошли есть. Бикицер!

Собрав полусырые зерна в мешочек, я вышел на улицу. Погода была непонятной. С утра было солнце с небольшим ветром, а теперь с запада шли черные, как ночь, тучи. Зато вид открывался своеобразный. Позади окоп, метрах в трехстах, стояли руины некогда Сталинграда, по бокам была роща с березками, а впереди простиралась степь, и туча, словно немцы, медленно, уверенно и неумолимо, она шла прямо на нас.

Я направился к выходу из окопов и встретил Кузьмича с Сергеем, они чистили оружие.

– О! Герой вернулся. Добрый день, Артем, – вежливо и с ухмылкой поздоровался Сергей. Как ты, сынок?

– Здоров дядь Серег. Здрасьте, дядь Саш, – ответил я без эмоций. – Все так же. А вы чем занимаетесь?

– Да вот, оружие чистим. А то эти падлы паскудные сейчас придут, а у меня оружие не стреляет, – заворчал Кузьмич.

– А ты что, обедать? – спросил Сергей.

– Обедать, коль кухня приехала.

– Это правильно. Мы тоже скоро пойдем.

Я вышел из окопов и пошел в сторону длинного стола, мы из него ели. Поварихи теперь одевают не белую одежду, а женскую военную, хотя фартуки все же были белые, что опасно. Немцы без стеснения стреляют по гражданским, раненым, обслуживающему персоналу. К счастью из всего услышанного о них я своими глазами видел только бомбежку города, хотя этого мне хватило, чтобы понять: немцы – чистейшие звери.

Подойдя к столу, я услышал визг: «Артем!». Это была Катя. Мой маленький ангел с длинной русой косичкой и голубыми глазами. Она кинулась мне на шею, едва я успел повернуться. Честно сказать, чувства тогда были смешанные. Я не знал радоваться ли мне, или переживать, ведь Катя вроде бы и жива, но в то же время она тут, на фронте, здесь умереть можно быстрее, чем глазом моргнуть успеешь.

– Ты чего тут делаешь? – удивленно спросил я.

– Так я вот, на кухне работаю. Еду солдатам развожу. Погоди, а ты что тут делаешь?

– А я воюю, Катенька.

– Ух ты! У тебя медали! Когда это ты успел?

– Ну… как немцы пришли, так и успел.

– Какой ты молодец! Как твоя мама? Ее вывезли уже? – спросила Катя, но по моему лицу она поняла все без слов. На ее глазах появились слезы, она крепко обняла меня. – Как же так? Темочка, мне так жаль!

– Екатерина! Нет времени трепаться! Нужно накормить этих и ехать дальше, – сказала высокая строгая женщина приказным басом.

– Иду-иду! – Катя вытерла слезы. – Пойдем, я тебя накормлю.

Мы ели с аппетитом, и это понятно. После всех этих зерен и супов с моченым хлебом даже обычная гречка с хлебом кажется чем-то необычайным.

После обеда я пошел на пост. В какой-то книге прочитал, что с латинского языка «Виктория» переводится как «Победа». Недолго думая, я выцарапал это слово у себя на винтовке. Она старая дедовская, так что с меня никто за нее не спросил бы. В какой-то момент подошла Катя и заявила:

– Вот и все, родной мой. Я с вами.

– Не понял, – с недоумением сказал я. – В каком смысле ты с нами?

– Ну вот. Попросилась у начальницы, и она меня отпустила.

– Ой, да ладно! Вот так просто взяла и отпустила?