Евгений Бакало - Десятый круг

Голос как звон далекого колокола пытался пробудить меня.

– Припадошный, тебя как звать?

Этот вопрос всегда имел в моем алгоритме только один ответ. И он вырвался стоном из моего организма:

– Георгий.

– Имя то какое. Что, не могли по нормальному назвать?

– Да пошел ты!

Я часто посылал людей. Считая себя чуть выше других, чуть успешнее, наглее. И я взял на себя право указывать людям их место, их дешевый статус. Не всегда мне это сходило с рук. Когда-то был бит по лицу, но это было в молодости, даже в юности. Теперь все забыто, как и не было. И где они эти обидчики? А вот я жив и, кажется, немного здоров.

– Смотри-ка. Еще огрызается. Вставай на осмотр. Хватит уже, побузил. А будешь еще устраивать Армагеддон, опять останешься в одиночке.

– Никуда не пойду! Я спать хочу.

– Пойдешь.

Этот кто-то с женским голосом, низким и неприятным, сильной рукой схватил мое запястье. Другая рука обхватила шею и в скрученном состоянии поволокла меня к двери.

– А как полностью твоя фамилия? – выдавил я из себя мучивший вопрос. – Миносян?

– Моя? Софья Ковалевская. И не Миносян, а просто Минос. Так и есть Вахтанг Георгиевич Минос. Запомни. Он хороший человек. Не чета вам. У него два высших образования, бывший военный.

– Что он тогда в дурдоме батрачит?

– Сын у него болен. Тут в больнице лежит. Вот Вахтанг с ним и нянчится.

Хватка ослабла, ко мне проявили минутное милосердие.

– Видел, детина дорожки подметает? Это он и есть – Миша. Мишико.

Я видел Мишу, этого Минотавра, блуждающего в лабиринте нестриженных кустов и поросших травой развалившихся дорожек. Но сейчас меня почти несла женщина. Такое было впервые.

Почему я думал об этом человеке как о мужчине? Я прекрасно понимал, что это женщина. Но этот голос, сила рук, манеры. Я не мог найти зацепок, чтоб идентифицировать медицинского работника как женщину.

А меня между тем тянули в полусонном обморочном состоянии сквозь запертые двери, сквозь кирпичные стены, сквозь сплетения решеток. Наконец я почувствовал мягкий холод кожзаменителя очередной кушетки и упал совершенно обессиливший. Мои ноги закинули в один уровень с телом, доставив тем самым максимальное удобство.

Приоткрыв заплывшие глаза, я уткнулся в надпись шариковой ручкой на стене: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие – высшее благо». «Эпикуры, их мать!» – подумал и вновь закрыл глаза. Совсем не хотелось видеть этот мир. И, тем более, что в нем творится.

При этом я все слышал и чувствовал. Понимал, что с меня стянули пижамные штаны, затем трусы.

– Доктор! – позвал мужеподобный голос.

Шаркающие шаги приблизили к моей кушетке неизвестного человека.

– Ты кого мне привела? Это же не тот.

– А я по чем знаю? – прозвучало в оправдание.

– Бестолковая вы женщина. Ладно, давайте я этого осмотрю, раз уж он тут лежит. И учтите, если он не болен, я его обратно не позволю в инфекционный бокс положить.

– Там еще один такой же. А этот валялся, я его и принесла.

– Пойдемте, приведем и второго, пожалуйста. Я в бокс с вами пойду.

Говорившие вышли. Я погрузился в полудрему. Мысли смешались с картинками, закружили в моем сознании как сиденья карусели на цепочке. И как в детстве на этой карусели меня стало тошнить. Я открыл глаза. Все болело. Тело было словно избито.

Рядом на корточках сидел Пашка.

– Ты чего здесь? – чуть подняв тяжелую голову, я обратился к нему.

– Тебя охраняю, чтоб не упал.

– Падал уже?

– Ага.

Голова болела. Теперь мне стала понятна причина боли. Сознание мутилось.

– А где мы?

– Опять у венеролога.

– Почему опять? – мое сознание пыталось навести порядок в хронологии событий. Но я четко понимал, что у меня не вся информация. Огромный временной пробел бездонным рвом опоясал мою память.

– Меня привели, ты уже тут валялся. Потом нас потащили в лабораторию на мазок, кровь сдавали. Ты совсем ничего не помнишь?

Я взглянул на руку, на внутреннем сгибе руки виднелся свежий прокол и гематома. Лиловый синяк расплылся под кожей. Я его не чувствовал. Я вообще не чувствовал свое тело.

– Кровь… кому нужна моя кровь? Там только виски и лекарства. Что потом?

– Нас на ужин повели. А ты как вата, свалился у входа и лежал. Тебя еще эти психи пытались ограбить. По карманам шарили. Пока венеролог не увидел, ну и обратно к себе в приемную нас забрал.

Я почувствовал голод. Пустой желудок и полное бессилие. Я вспомнил свой сон, где меня кружило вихрем тропического торнадо. Но все это происходило в очень маленьком пространстве. В меня тыкали копьем на Голгофе. Мое тело выжимали словно стираное белье. Много темных коридоров, и каждая новая дверь как миг рождения. Боль и неопределенность.

А был ли это сон? Мне показалось, что это было наказание за мои плотские грехи. И что-то очень знакомое намекало мне, что я прошел через чистилище Ада. Одно из многих его кругов.

Глава 3. Круг третий

Шли они истязаемые ветром и зноем. Не было солнца, но странный зловещий свет наполнял пространство. Словно от лавы извергающейся.

И увидел Несчастный болото, бурлящее в низкой земле. Но наполнено было оно не водами, а камнем расплавленным. И были в том болоте люди. И с мольбою смотрели вверх… Камнем и песком были наполнены рты людей. Иные поглощали камни, иные извергали.

Не было желания смотреть на страдающих людей… Но указал Светлый в их сторону: «Ублажал ты чрево свое яствами. И гнушался еды простой. И осуждал непритязательных».

Склонил в бессилии обреченный голову. И понял участь свою. И мыслил он про себя, но слова как будто произнесены были, и каждый мог слышать их:«Жизнь моя в достатке была. От того и не ценил, что посылал мне Создатель. И не делился с нуждающимся. Видел я себя выше других, за что и участь моя теперь мне открыта».

Но смотрел Светлый на него:«Поставлена за тебя свеча женщиной- нищенкой. Не ей ты дал милостыню, но чадо ее накормил в холодный день. И узнала она от дочери своей о добром человеке. И стоит за тебя свеча неугасаемая».

Так вспомнил Несчастный цыганку, милостыню просившую. Только не жадностью, а через гордыню свою он отказал женщине в подаянии. Но не отпустила судьба его, даровала путь любви. Девочка обратилась к нему с мольбой о милости. И стало жалко ребенка ему. Видел он, как оголодало и замерзло дитя. И отвел он дитя к пекарю, дабы хлеб насущный даровать ребенку, молоко согретое, да тепло дома пекаря.

Но не единой свечей путь освещен должен быть. Ибо в пути долгом быстро сгорает свеча и тусклый свет от нее в округе.