Эйрик Годвирдсон - Семиведьмие. Бронзовый котел

Все никак духу набраться не могла, чтоб спросить о том – но вот все же отважилась, подловила момент.

– Да, – ответил черный олень. – Тебе не кажется, как думаешь, так все и есть. Но не задавай вопросов более и не проси рассказать – до исхода года. Как кончится этот год – так расскажу я тебе все, что пожелаешь. А сейчас – никому не говори, что узнать успела, не пытайся меня увидеть – и не ищи обхода этим запретам. И тогда, клянусь, все будет прекрасно, так, что и в песне не спеть. Ты веришь мне?

Промолчала, помявшись, девушка.

– Или обманывал я когда тебя?

– Нет, не обманывал.

– Или обижал чем?

– Нет, не обижал.

– Тогда пообещай не лезть в это, ладно ли?

– Ладно… только, супруг мой, пожалуйста, хоть иногда днем не исчезай так сразу.

– Тебе скучно с домашними нашими?

– Нет, не скучно. Просто я хочу видеть тебя – хотя бы немного дольше.

– Мне казалось, тебе неприятна моя компания, и ты страшишься меня, – промолвил олень, опуская голову и заглядывая в лицо девушке.

И то сказать – правда то была, боялась девушка странного своего мужа… но в то же время – очень уж интересен был ей чем-то он, прям мочи нет, как любопытство разбирало!

– Не боюсь, – храбро сказала она, поднимая глаза, а как взглядом с черным оленем встретилась – так и обмерла вся. Поняла то, чего раньше толком и не замечала – что ну совсем не звериные глаза у него. Но, надо сказать, промолчала и все свои мысли в тайне сохранила. Решила – ну раз сказал ждать, то что же, делать нечего. Не походил черный олень на того, кому перечить можно легко и спокойно.

Теперь вот, слушаясь просьбы своей жены, черный олень не на весь день, бывало, пропадал – катал девушку по лесам, рассказывал всякие интересные вещи об этих местах, да и не только об этих – сказы о странах за морями поведал, какие знал, и вообще много всего и всякого, и нескучно им вдвоем было вовсе.

С удивлением поняла девушка, что житье ей такое по нраву – да только вот вдруг взяла ее тоска по родным – по матери да отцу, по сестрам, с которыми толком и не попрощалась, уезжая. И по родной опушке, светлой да приветливой от говорливых берез, и по запаху дома, по маминой стряпне… Пусть и стряпали карлицы на славу, и было все хорошо и вкусно, да только вот с материными ватрушками ничего не сравнится!

Ни на что особо не надеясь, обмолвилась об этом как-то.

На удивление, согласился почти сразу супруг, что домашних забывать не дело, и предложил отвезти ее в гости как-нибудь ненадолго.

Обрадовалась девушка, стала ждать, как выберет олень-супруг время, да скажет в путь готовиться.

Ну, того долго ждать не пришлось – еще до исхода лета позвал он ее в дорогу.

Снова мелькали точно так же целые лиги за один прыжок под острыми, точно бронзовый нож о двух лезвиях, копытами, проносились мимо в дикой кутерьме леса с лугами да распадками меж скал – и снова до исхода суток были они на месте. Ударил копытом олень в дверь, склонил колена, чтоб девушка спуститься легко могла с его широкой спины – да и снова умчал в чащу.

Ох и обрадовались Ниив ее сестры да мать с отцом!

За стол садили, сливок с ягодой подавали, ватрушкой медовой потчевали, за руки брали, обнимали-целовали, наглядеться не могли!

– Экая ты, сестрица, веселая да пригожая сделалась!

– Как, доченька, наряжена справно!

– Какие у тебя, Ни, жемчуга в косе вплетены!

– А руки-то, руки гладкие, точно в молоке умыты!

Отец только примечал все, пока женщины радостно трещали, точно сороки на лесовом тинге своем.

Видел – и в самом деле весела, здорова и красива пуще прежнего младшая дочка, видно, не так уж и сложно житье с оленем вышло.

Ну, расспрашивали, конечно же – как да что, да не скучно ли, да не обижает ли ее муж, да не тоскливо ли ей в его лесном краю?

Как есть все Ниив рассказала – и о карлицах потешных, и о доме каменном, и о ездовой рыси. Только о том, что муж ее никакой не зверь – умолчала, как тот и велел. Помнила наказ, не хотелось ей никакой беды для приютившего ее края и для самого лесного государя.

В ответ ей рассказали, как да что у них дома – сестры ее с той поры уже видали немало сватов – старшей вот все не по нраву приходились, следующим-то отказать никто не запрещал, а средняя уже присмотрелась, сыскался и ей пригожий супруг, к следующей осени, видно, будут свадьбу играть. Житье дома шло гладкое да справное, в охоте отцу везло, на ярмарках цену за шкурки добрую давали, так что, наверное, и в самом деле не на что жаловаться.

Наговорились – да и спать улеглись.

И на следующий день – отец на промысел пошел, а женщины по дому остались.

Ну, тут-то уж расспросов втрое стало больше, как одни они остались!

Ясно же всякому – нету существа любопытнее, чем подружки-сестрицы, когда дело дойдет о житье-бытье замужнем поговорить! Ну и мать тоже – все важно знать, точно ли доченье ее живется легко и привольно, не тяжко ли в чем, каков сам по себе супруг, да не обижает ли ее кровиночку?

– Да что вы, он очень славный и хороший, ни в чем никогда никакой обиды я не видела от него! – смеясь, отмахивалась Ниив.

– Да как же ж жить-то с таким мужем, детонька! Он же и на человека-то не похож! Этакая махина преогромная, дикая, зверь лесной!

И сестры вторят – страх какой огромный, злюще так глазами сверкает еще! А рожищи, а копытищи! Ну а силищи немерено, как и ненароком зашибет если?

Как не отнекивалась Ниив, мол, добрый он и не обидит никогда ни в чем, а заладила мать свое – не похож, мол, на славного мужчину, не человеческого роду и не элфрэйского, какая ж беда жить-то с таким!

Уж как тут обидно стало Ниив, как досадно!

И позабыла наказы всякие, с обиды-то.

Не утерпела, сказала, мол, что только днем он дикий зверь, а ночью вполне себе мужчина как мужчина.

Сперва обрадовалась мать, да и сестры – но тут их пуще прежнего любопытство взяло – ну а каков из себя, ну а что, ну а как, а почему, а так ли, а эдак ли?

Ниив уже и не рада была, что проболталась – сказать-то нечего!

Ну как она пояснит, отчего не видела никогда его лица, и какой он из себя, знать не знает?

Ну что ж, деваться некуда, потихонечку выложила под расспросами девушка все, как есть, да пожаловалась – вот бы правда, посмотреть хоть одним глазком, какой он с лица-то, супруг ее?

Потому что – ну ведь понятно же – и самой ей ужасно любопытно было, и истомилась этой неизвестностью девичье любопытное сердечко сил нету как. А тут еще домашние масла подлили в пламя пытливости ее!

– Глубока темнота, ничего не разглядишь, когда приходит! А пока свечи не потушу, не явится! – пожаловалась девушка.

– А ты спрячь под подушкой огарочек свечи да огниво, дождись, как уснет – ну и потихонечку глянь! Никто ж и не узнает! – посоветовала мать. – Ну а то видано ли дело, не знать, с кем супружеские узы тебя соединили!