Кирилл Кянганен - Империя Машин: Пограничье

Вообще, по словам прогуливающихся мимо людей, проживание у границ острова Скал куда приятнее, чем в «жерле», хоть и немного опаснее. В случае наводнений многие постройки затапливало вместе с жителями.

Амалию потянуло заглянуть на одну из таких трехэтажных стоянок, где за столиками с видом на покатый берег прохлаждались владельцы судов.

Сама морская стоянка опиралась на четыре сваи и крайне походила на нефтяную платформу, только ближе к воде и с обзором на опасное, но от этого не менее манящее море. Там они и узнали о Путеводителях. Так же им сказали, что до берега его корабль не пропустят поэтому потребуется пересадка. Естественно, сразу же нашлись лица, готовые оказать перевозку за пару монет. Неизвестный с улыбкой отказался, выводя девушку к лодкам, где, уплатив переправу, их доставили обратно на корабль.

– Оставим корабль у какой-нибудь стоянки ближе к выходу в море и подальше от очередей. Наверняка, имеется пристань для мелких судов. Кстати, погляди-ка, – он снял с шара полотняной мешок.

– Что это? – поглядела Амалия на причудливо переливающийся северным сиянием клубок.

– Световой Камень, прикоснись к нему – пусть он запомнит тебя в моих руках и примет как друга, иначе испугается и померкнет.

Световые Камни отличались привязанностью, и в чужих руках умирали, теряя связь с их владельцем. Как выражался мастер Эйхарт, первооткрыватель Световых Камней: «Вот она – природа любви, сердце из камня ведающее о чувствах боле тех, что бьется». Его часто упрекали за излишнюю сентиментальность, а он с юмором отвечал: «мы как день и ночь, без дня – не взойдут побеги, а без ночи – не заняться любовью».

Амалия с любопытством осмотрела греющий холодные пальцы шарик, – «он такой мягкий!» Удостоверившись, что подарок ей понравился, Неизвестный оставил ее в каюте, а сам отправился подыскивать место для стоянки.

– Когда-то я любил ее, – произнес Барданор, почесывая отросшую бороду напротив кристально чистого окна, и от того накладывающего на панораму Нижнего Города Остермола его отражение. С остермольской колокольни открывался превосходный доступ к наблюдению за всем происходящим. У Барданора было несколько детей, но явным фаворитом отца выступал маленький сын. Когда император брал ребенка на руки, тот любил дергать или играться с длинной бородой, и смеялся, наблюдая за реакцией отца. И, хотя, бывало больновато – Барданор постоянно говорил, что тот вырастет настоящим мужчиной.

Последущие события произошли крайне смутно. Играющее в прятки сознание подбрасывало ему раскаленные угли из воспоминаний. Любимого ребенка унесла чума, пролезшая через нищих в Остермол, после чего Барданор приказал повесить каждого второго и сжечь трупы, а остальных выпроводить за городские стены «на волю стихии», где нескончаемые ветра и приливы уничтожали их жилища. Мотивировал он это решение ликвидацией чумы, что, отчасти было верно, чем и заслужил благодарность народа, и спасение своего шаткого положения. «Оппозиционеры потерпели крах, благодетель милостивейшего государя спасла столицу империи от смуты» – такую надпись выгравировали на центральном вокзале Нижнего Города, в Верхнем же – просто открещивались, поговаривая «Боги не позволят нам сгинуть вместе с чернью!». После этого он сбрил бороду, чтобы навсегда забыть о… он забыл о чем. Про жену император вспоминал и того реже, хотя ревность, рвущая в клочья сердце не слабла. Она ему изменяла! Когда он впервые узнал об этом, его перекосило от ярости: «молчи, женщина!» – кажется, он замахнулся на нее сервизным ножом. Ему запомнились и ее слова. «И дался тебе этот беспризорник! Он же сын нищенки-шлюхи и бесславного сословия!». «Ты сам виноват! Сам вычеркнул меня из статуса жены!» «И почему тебя раздражает тот, кого ты ни разу не видела?». «Ты уделяешь подонку время, положенное семье!».

«Она довела его», – подумал Барданор. Он схватился за скипетр и всучил ей по лицу, она падала, хватаясь за щеку, но с молчаливым упрямством. Он видел скатившуюся слезу – душа так и норовила выкрикнуть – «извинись, разрыдайся и тебя ждет пощада!» Но, она стиснула зубы, а Барданор, успокоившись добавил: «Скажешь завтра служанкам, что тебе нездоровится, усекла?». «Эта дура не унималась!» – вспоминал Барданор не замечая, как сжал руками стол. «Какой ты пример подаешь детям и своему народу… тебе все сходит с рук, потому что психованный мальчик – император. Но, это ненадолго, уже стул под тобой трещит, еще пять лет назад ты не трясся за свое положение, как старый импотент – со своим членом». Он медленно закипал, а последняя фраза стала роковой – парой минут ранее, он, пыхтя, едва поднялся с кровати. Тогда Барданор снова вломил ей: «Добавки захотелось? Организуем! А пока – с глаз моих долой! Откуда ж ты, гадюка, выродилась!», – когда он кончил с криками, оказалось, что та, отстраняясь от удара, стукнулась затылком о шипы подсвечника. «Вот и уделал жену, – подумал Барданор, – все равно стерильная бестолочь! Не могла принести мне сына!». Он остыл, а, через месяц – завел новую. Барданор утешал себя тем, что после рождения первого ребенка, погибшего от чумы, его любимца, Маниэль стала бесплодной, потому на ночь он часто приговаривал: «И что она тебе дала? Ни имени, ни наследника, ни приданого!» Но и новой жене не суждено было долго радовать очи государя. Слабая здоровьем, она как-то простудилась, пока они катались на дирижабле, облетая страну, и скоропостижно скончалась, оставив трех дочерей. Младшая, наиболее похожая на мать, была слишком к ней привязана, и узнав о смерти матушки, убилась, выпав из окна. Как он горевал по этому поводу! Как убивался слезами! «Вероятно, то от нехватки заботы», – думал ныне Барданор. С тех пор он подыскал себе иную особу, обладавшую примечательной фамильной историей, тихой как сон и послушной как мул. С ее отцом он оформил купчую на рождение наследника. До тех пор девушка являлась почтенным гостем при дворе. Барданор не заключал брак из политических соображений, поскольку союзники лежали у ног, а враги империи оставались непримиримы.

«А еще…», – его мысли перескользнули из памяти о женщинах к собственной персоне – после того срыва у него заскакал голос. То громкий, то резко тихий, грубоватый, с хрипотцой. Барданора раздражало подобное изменение, он считал себя выше «каких-то эмоциональных дрязг простолюдинов».

Недавно, его – императора! Выперли с Фекса – острова над Горном и Крондиром в нейтральных водах. Почти что выставили за дверь! Уж он отплатит им! «Здания Мирового Совета были построены на средства Остермола и Рокмейнселла. А потом, его просто не пустили сойти с корабля, так как какой-то конюх в шапке сказал, что его имени не было в списке приглашенных! В Треклятом списке гостей не оказалось императора!» – Барданор с бешенством смахнул со стола письма, заливая их чернилами. «Что ж – их проблемы», – поглядел он на промокающие бумаги с прошениями. Тогда он пригрозил тому чурбану: «да я распну тебя и твою семью, ты! Животное!» А тот учтиво ответил: «Простите, сэр, но в доступе вам отказано». Император многократно пожалел, что не привез с собой небольшую армию. Один недовольный жест, поднятая бровь – и все на острове получили бы такой урок, который запомнится как выжившим, так и их потомкам на сто поколений. Но, обратившийся на ухо гвардеец прошептал: «Ваше величество, нам лучше вернуться на палубу, – а когда император заколебался, тот прибавил, – для вашей же безопасности». И правда: толпящиеся у плато с волнистыми ступенями горожане яростно выпаливали проклятия «за убиенных на рудниках мужей и сыновей». Сейчас Барданор вернулся в Остермол и готовил отказавшему в приеме острову «подарок». Когда же известие о том, как выпроводили императора разошлось по землям, посыпались прошения «образумиться» и «недоразумениях». Консьержа обещали выпроводить с земель, но что за мелочность – капля в море!