Валерий Ковалев - Человек войны

Проживавшая в квартире семья была небольшой и заслуживала внимания.

Уже известный читателю дедушка по материнской линии Михаил Николаевич Вавилов происходил из дворян, до революции служил податным инспектором и читал математику в Варшавском университете. Теперь, он занимал высокую должность в наркомфине*, но диктатуру пролетариата откровенно не одобрял и придерживался монархических убеждений.

За это бывшего надворного советника* периодически вызывали на Лубянку, и настоятельно рекомендовали поменять взгляды. А еще каждый раз интересовались, почему он не ушел за кордон с белыми. Как его брат – полковник Генерального штаба.

В ответ Михаил Николаевич сокрушенно вздыхал и неизменно отвечал,– я русский. И люблю Россию.

Карающий меч революции тогда еще разил не в полную силу (новая власть весьма нуждалась в специалистах из «чуждого класса»), и Вавилова с миром отпускали.

Более того, в знак лояльности ему оставили неразграбленную просторную квартиру, а заодно царские ордена: Святослава и Святой Анны.

В отличие от деда, бабушка – Александра Федоровна, была из мещан, являлась опорой домашнего очага и его верной подругой. В голодные 20-е, она снесла в Торгсин* мужнины ордена, а заодно свое золотое кольцо с серьгами и брошь, чем спасла семью от неминуемой смерти.

Но самой интересной в семье была одна из их трех дочерей и мама Дима, – Мария Михайловна.

В юности она закончила медицинские курсы, и сразу же добровольцем ушла на войну. Империалистическую.

А в 1914-м, на Румынском фронте, молоденькая сестра милосердия стала кавалером Георгиевской медали «За храбрость» 4-й степени. Награду ей вручил лично Великий Князь Константин Николаевич.

Над позициями своих войск он увидел в небе обстреливаемый противником воздушный шар, откуда разведчики хладнокровно и точно корректировали огонь русской артиллерии.

Каково же было удивление царственной особы, когда на месте приземления среди мужчин обнаружилась хрупкая девушка с медицинской сумкой.

Барышня назвалась мадмуазель Вавиловой и пояснила, что упросила господ офицеров взять ее с собой на задание.

– Однако, – разгладил усы князь, любуюсь миловидной девицей. – Вы достойны награды.

В отличие от родителей, дяди и сестер, Маруся восприняла революцию всем сердцем и, вернувшись с одной войны, отправилась на вторую. Теперь уже Гражданскую. Ее она прошла с начала до конца, медработником в 1-й Конной, и знала самого командарма Буденного.

Там же познакомилась со своим мужем, комэском* Дмитрием Вонлярским, после безвременной кончины которого, перенесла всю свою нерастраченную любовь на единственного сына.

При всем этом, иногда его балуя, Мария Михайловна держала ребенка в строгости, закаляя по утрам холодной водой, а зимой обтирая снегом. У такой лихой мамы, сын не мог быть трусом.

Спустя час, дед с бабушкой и внук обедали в небольшом, обставленном старинной мебелью зале, откуда с висящих на стенах рам, на них взирали предки.

А вечером со службы вернулась мать (теперь она работала врачом в ведомственной поликлинике Внешторга) и сообщила радостную весть – через пару дней они с Димом отправляются на море.

– Ура! – запрыгал по комнатам сын, а остальные принялась обсуждать поездку.

Расширяя кругозор чада и заботясь о его здоровье, уже третье лето Мария Михайловна подряжалась работать в Черноморских санаториях врачом на договоре. Они уже побывали в Геленджике и Коктебеле, а теперь их ждал дом отдыха в Феодосии.

– Так, Феодосия, – притащив из дедушкиного кабинета толстый фолиант в кожаном переплете, открыл его на нужной странице Дим.

«Портовый и курортный город юга Малороссии на юго-восточном побережье Крыма. Основан греческими колонистами из Милета в VI веке до нашей эры».

– Вот это да! – взглянул на внимательно слушавших домочадцев и продолжил дальше.

«С 355 года входил в состав Боспорского царства и имел аланское название Ардабада, далее был захвачен хазарами, а потом перешел под контроль Византии.

В XII веке был колонизирован генуэзцами и назван Каффой, а в 1771 году взят русскими войсками и получил название Феодосия».

Интересно, – захлопнул книгу Дим. – А про Каффу мне рассказывал дед Оверко.

Последний был дедом по отцовский линии, происходил из запорожских козаков и жил в хуторе над Днепром, куда в начальных классах мама дважды возила сына.

Там, с его легкой руки, внук научился скакать на лошади, драть раков в ставке, а еще танцевать гопака под бубен.

В следующую субботу Дим, наряженный в матросский костюмчик и бескозырку, отправлялся с родительницей с Курского вокзала в Феодосию.

На перроне царило радостное оживление, из репродукторов лился бодрый голос Утесова, празднично одетая публика, чинно шествовала к вагонам.

В купе, где расположились Вонлярские, кроме них ехал престарелый священник с женой, и между взрослыми сразу же завязался разговор, а Дим с интересом пялился в окно, наблюдая за посадкой.

Затем по вагону прошелся солидный проводник в белом кителе и фуражке, предлагая провожающим его покинуть, а через пару минут лязгнули сцепки, по составу прошла дрожь, и он плавно покатился вдоль перрона.

В туже минуту из-под вокзальных сводов грянул «Марш авиаторов», (провожающие замахали руками), а батюшка мелко перекрестился.

– Ну, вот и поехали, – счастливо взглянул Дим на мать, и та ответно улыбнулась.

Спустя полчаса за окнами промелькнули окраины Москвы, и поезд, набирая ход, покатил в сторону юга. Оглашая цветущие дубравы и поля ревом паровозного гудка, он заставлял быстрее биться сердце, колеса ровно стучали на стыках, в голубом небе дрожал жаворонок.

К вечеру ландшафт сменился, лесов и рощ стало меньше, а горизонт шире, на западе зажглись первые зарницы.

Утром справа по ходу, открылась бескрайняя синева, и Дим, радостно высунулся в окно, – море! Его мальчишка полюбил в первое посещение Крыма, и с каждым годом это чувство ширилось и укреплялось.

В Феодосию поезд прибыл в полдень, и с вокзала, прихватив чемодан с баулом, Марья Михайловна с сыном, на извозчике отправились в санаторий.

Солнце стояло в зените, над горами плыли легкие облака, в синеве залива куда-то уплывал парус.

Миновав каменный мост над обмельчавшей речкой, пролетка миновала старую, часть города и направилась вдоль побережья к одному из расположенных там санаториев.

Он имел несколько корпусов и утопал в зелени.

– Т-пру, милая, – натянул вожжи извозчик и оглянулся на пассажиров, – приехали.

Расплатившись, мать с сыном захватили багаж и направились к одному из зданий, с бьющим перед входом фонтаном и сидящими в тени деревьев на скамейках несколькими отдыхающими.