Андрей Щупов - ВРЕМЯ СТАЙ

Пальцем Колянчик попробовал колупнуть в солонке. Ничего из этой затеи у него не вышло. Горлышко оказалось чересчур узким, а палец чересчур толстым. Точь-в-точь – усохшая сосиска. До соли не доставал даже желтый, украшенный черный каймой ноготь, а уж ногти у Колянчика были достойные. Стричь он их не стриг, чаще всего ногти ломались сами. Особо неприятные заусеницы Колянчик стесывал трением о стены, а чаще скусывал зубами. Лежа на раскладушке, Вовчик с вялым любопытством наблюдал за потугами клешнястой руки Коляныча, хотя ничего интересного в этой руке не наблюдалось. Пятерня стареющего работяги с корявыми буковками на фалангах. «Нялок» – если читать справа налево. Буква «о» на указательном пальце, буква «к» на большом, – имя таким образом заканчивалось на безымянном.

Николай как-то рассказывал историю своей юношеской татуировки. В армии насмотрелся на самостийных художников и решил тоже попробовать. Очень уж хотелось быть красивым. Сперва думал написать «Коля» – просто и без лишнего форса, однако когда покончил с «я», запоздало сообразил, что мизинец остался чистым. Гляделось это нелепо, и еще нелепее казалось ставить на мизинце точку. Так и родилось «Колян». А, родившись, пошло-поехало. Ни Колей, ни Николаем его больше никто не называл. Сам себе разметил судьбу. Иглой, смоченной в спиртовых чернилах.

Вовчик своей судьбой тоже распорядился вполне самостоятельно. То есть выяснилось это относительно недавно, – лет восемь или десять назад он еще усмешливо цедил, что бросит пить, когда захочет. С тех пор времени минуло достаточно, чтобы понять: пить он не бросит. Ни-ко-гда. То есть даже не так следовало формулировать проблему. Не он что-то там выбирал или не выбирал, – все шло само собой, катилось, ехало, переваливалось через кочки и колдобины, и аналогичным образом переваливался с бока на бок он сам на своей неизменной кушетке.

– ..Опять же важно, что там в Думе решат, – продолжал бубнить Коляныч. – Потому как с налогами пора разбираться и Америку на место ставить. Они там спорят, едрена корень, в носу ковыряют… От, блин!.. – Злополучную солонку он все же опрокинул, рассыпав соль по всему столу. – Ну вот! А все из-за этих мозгляков! Чешут, понимаешь, в затылках, треплются день-деньской, а Русь на коленях стоит.

– Соль просыпал, поссоримся, – апатично пробормотал Вовчик.

– Мы с тобой? С чего это?

– Примета такая.

– Я тебе про налоги толкую, а ты мне о приметах каких-то!

– А что – налоги? Тебя-то каким боком они трогают? Много ты их платишь?

– Пока, верно, не трогают, а тронут – поздно будет. У нас один опарыш забегал год или два назад в налоговую, рассказывал потом, что там тринадцать бланков заставляют заполнять.

– Это чтобы им же, значит, и платить? – Поразился Вовчик. – Во дают, шершавые!

– Но! Я и говорю – совсем сбрендили! Главное, едрена корень, – тринадцать бланков! Ты прикинь, сколько бумаги уйдет на один только Екатеринбург.

– А на весь Союз сколько!

– То-то и оно! А они нам талдычат еще об экономии! Свет на столбах с утра до вечера горит, а денег для шахтеров найти не могут.

– В карманах у себя пусть пошарят!

– Но! – Кивком подтвердив согласие, Колян ладонью смел соль в солонку, половину при этом просыпал на колени. – У себя-то в карманах, верно, найдут…

В дверь позвонили.

– Кого еще черт принес?

– Не открывай, – предложил Вовчик. – Все свои тут.

– Ну да! А вдруг с бухалом кто пришел?

– Тогда это… Ты в глазок сперва глянь! – Вовчик поворотил голову, провожая спину удаляющегося Коляна. И эту же спину он пронаблюдал пару секунд спустя, когда приятеля вышвырнуло из прихожей, точно пробку из бутыли с подгулявшим шампанским. Кто-то вошел в прихожую, судя по звукам – двое, дверь аккуратно прикрыли.

– Здорово, голь! – Коренастый детина с хвостиком волос на затылке, с крутым лбом и чугунным взором сцапал за ворот прижавшегося к стене Коляна, коротким ударом под дых посадил на пол. Второй из гостей, по-нездоровому худой, жилистый, с неприятным костистым лицом, уже направлялся к Вовчику.

– Подъем, котяра! Будем, в натуре, изучать стоицизм. Слыхал такое словечко?

Вовчик успел только привстать, как его тут же достали ногой. Получилось больно. Пожалуй, даже больнее, чем у Коляна. А костистый, кажется, не собирался униматься. Пинком опрокинув раскладушку, загнал поскуливающего Вовчика в угол, вынул из-под куртки резиновую дубинку.

– С «демократизатором» знаком? Нет? Сейчас подружитесь. – Он тускло улыбнулся. – Раз цать.

– Чего вы, ребята, за что? У нас же ничего нет!

– Гляди-ка, сообразительный! – Коренастый наконец-то оставил хлюпающего кровью Коляна, в свою очередь приблизился к Вовчику. – Ты ведь у нас хозяин этой халупы, верно? Вот и кумекай, чем можешь с обществом поделиться. Заметь, мы тебе даже не намекаем, сам обязан догадаться и предложить.

– Как предложить? – Голос Вовчика дрожал. Разумеется, он все понял. – За просто так?

– Слышишь? Просто так, говорит! – Жилистый громко гоготнул.

– Зачем же, – коренастый оставался серьезен. Опустившись рядом с Вовчиком на корточки, мускулистой рукой погладил небритую щеку хозяина. – Ты пойми, фраерок, еще лет пять-шесть, и ты эту хату окончательно загадишь. Скажешь, нет?.. Ну вот. Реально загадишь. И кто тогда будет этот хлев после тебя отскребать? Пушкин Александр Васильевич?

– Сергеевич, – заикаясь, поправил Вовчик.

– Видишь, какой ты у нас грамотный! – Коренастый ухмыльнулся. – Тем лучше. Быстрее подпишешься. Дело-то законное. К нам сейчас и нотариус подъедет. Перетрешь с ним – и порядок. Тебе тысчонку на выпивон, другу твоему в зубы. Он ведь тут не прописан, верно?

– Не прописан.

– Вот и нормально, никакой золы. Подпишешь бумажки, и все будут довольны.

– Где же мне потом жить?

– Ты про потом не думай, – коренастый снова погладил собеседника по щеке, и от этого медлительного прикосновения Вовчика передернуло. – Ты про сейчас думай, лады? Мы ведь, если что, окучивать будем, прикидываешь? По полной программе. Пока, значит, не согласишься. А не согласишься, погасим, как свечку.

– Знаешь, как его в народе зовут? – Жилистый кивнул на своего приятеля. – Тайсоном. Слышал, нет?

Вовчик робко качнул головой.

– Ну вот. – Коренастый улыбнулся. – Однофамилец мой за океаном народ дрючит, а я здесь. Так что не играй вольтанутого. Соглашайся, пока мы добрые.