Ярославия Кузнецова - Отвергнутые

24 сентября. Утро в полицейском управлении.

– Вы бездействуете, а это уголовно наказуемо. Я напишу на вас жалобу.

Серые неживые глаза смотрели бесстрастно, будто сквозь него. Офицера полиции с внушительным стажем работы и в горячих точках и на громких расследованиях, такие глаза всегда приводили в состояние едва ли не боевой готовности. Этот взгляд говорит о том, что человек уже одной ногой переступил черту сумасшествия. Сейчас он сидит напротив и требует огласить ему результаты расследования, а через полчаса вернется с оружием и перестреляет половину работников здания управления. Половина служащих даже за табельное схватиться не успеет. А те кто выстрелят и попадут, увидят то, что он сам видел уже не раз. Раненый не остановится до тех пор, пока не перестанет биться его сердце. Он будет шататься, хвататься за стены, пачкать кровью протертый до дыр линолеум, но не прекратит стрелять, пока в руках будет сила удерживать оружие.

– Я понял, что материалы не разглашаются в интересах следствия. В этом поезде ехала моя жена. Мне нужно знать, что с ней случилось.

– Она в списках. Это значит, что вчера её похоронили вместе с остальными погибшими.

Молодой мужчина ухмыльнулся одними губами, оставляя взгляд абсолютно безучастным. Будто глаза на его лице принадлежали совершенно чужому человеку и существовали отдельно от общей мимики.

– Нет-нет, вы ошибаетесь. Вы все, – указательным пальцем он очертил в воздухе круг. – Вы все очень ошибаетесь. Она жива. Но я хочу узнать, как продвигается следствие. Покажите мне этих подростков, которые испортили рельс.

– Мы работаем в данном направлении. На данный момент это всё, что я могу вам сказать. Но даже когда у нас появятся первые подозреваемые, к ним будет приставлена круглосуточная охрана.

– Офицер, неужели вы полагаете, что это поможет им дожить до суда?

Мужчина выразительно почесал себя по горлу, ясно давая понять, что народ требует выдать виновных. Любых. Только укажите пальцем, и толпа разорвет их на куски прямо перед объективами многочисленных телекамер, чтобы вся страна знала, какой исход ожидает всех антигероев без исключения. Только на экране злодеи ранимые мечтатели, которых искренне жаль всей душой. В жизни всё не так. Если не справляются следственные органы, за дело берется народ. Пускай с вилами и палками наперевес. Но в своём количестве разъяренная толпа страшнее любого другого исхода. И это нужно дать понять всей стране. Пока еще не стало слишком поздно.

24 сентября. Полдень.

Хлопнула входная дверь, и Мари удивленно перевела взгляд на часы. В связи с последними событиями отец на работе пропадает с раннего утра до поздней ночи. Мама ушла на ярмарку за свежими фермерскими продуктами. Кто бы это мог быть? Отложив гитару в сторону, она выглянула в коридор и удивленно приподняла брови.

– Папа? – удивилась она. – Будем обедать?

– Да, Марианна. Ставь чайник. Я сейчас вымою руки и у меня есть двадцать минут времени на то, чтобы полноценно поесть.

Мари растянула губы в улыбке и несколько раз нервно кивнула головой, отчего колыхнулись кудряшки на её голове. Она пока не могла предугадать, что ей сулит внезапное появление отца дома на быстрый обед. Но, на всякий случай, пробираясь на кухню на носочках, она повторила про себя всю легенду, придерживаться которой они решили вместе с друзьями. Сырых пятен в ней было предостаточно, и толкового следственного эксперимента она бы не выдержала, развалившись, будто карточный домик после первых же вопросов следователя.

Прислушиваясь к шуму льющейся из крана воды, Мари пыталась почувствовать настроение отца. Важно вовремя определить, кто находится перед ней: строгий папа или суровый полицейский, чтобы подготовиться к предстоящему разговору.

– Марианна, если ты решила, что я ничего не заметил, то ты глубоко ошибаешься. Иди в ванную комнату и немедленно смой индейский раскрас с лица, – велел он, и сердце Мари оттаяло. Перед ней был отец собственной персоной. На этот раз офицер полиции остался в управлении.

– Лучше? – возникла она на пороге кухни с чистым лицом как раз вовремя. Чайник огласил тонким свистом всю квартиру, призывая отца с дочерью на чай.

– Как дела на работе? – спросила она, накрывая на стол.

– Нехорошо, – ответил он вдруг неожиданно для Мари, привыкшей к внезапным приступам строгости и агрессии со стороны отца.

– Я видела новости, пап, – сочувственно кивнула она ему. – Народ вооружается. Что с ними будет, если они поднимут бунт?

Офицер потер лоб ладонью, будто задумавшись, стоит ли продолжать этот разговор с подростком. Но в глазах Мари застыло море человечности, от которой он внезапно для себя оттаял. Человечность – вот что подкупало его больше всего в эти страшные дни, когда он по долгу службы вращался в самом центре адской мясорубки.

– Это не я решаю, дочь. Сверху придет приказ. Я буду его исполнять, – ответил он максимально отвлеченно, чтобы не ранить своего подростка жестокостью реальности.

– Можно ведь их разогнать водой. Или слезоточивым газом. Пап, как можно закрыть в клетку людей, которые просто ищут правду?

Отец промолчал. Он вяло подхватывал вилкой куски мяса, не пользуясь ножом. Обычно он ел быстро и с большим аппетитом. Но не сегодня. И не вчера. Все эти дни ему кусок не лез в горло от тяжести навалившейся работы. С годами он выработал действенную стратегию, отстраняясь от количества смертей. Он просто делал свою работу. С холодной головой и без души. Но в данный момент люди сами не давали ему продвинуться в расследовании ни на шаг. Они целыми днями стучали во все двери, писали сотни жалоб, требовали предоставить ответы в течение трех дней, а подростков отыскать «в кратчайшие сроки от пяти до семи дней», указывали они в своих бесконечных заявлениях. Вместо выездов на место крушения, вместо обхода школ и детских секций – он целыми днями напролет строчил отписки. Мол, расследование ведется, а материалы дела не подлежат разглашению. Слезы в кабинете, крики в коридоре, скандалы внизу на контрольно-пропускном… Он и на обеде-то дома оказался только потому, что всё это бесконечное паломничество растянуло его железные нервы до состояния струн. Отшвырнув стул в сторону, он вежливо вытолкал очередную дамочку за дверь, запер кабинет на два оборота и отправился домой.

– Пап, а если вдруг в аварии никто не виноват? Вдруг эти подростки там случайно оказались?

Офицер полиции прищурился и перевел подозрительный взгляд на дочь. Он наблюдал за ней несколько секунд. Мари постукивала вилкой о край тарелки, пытаясь стряхнуть с неё кусочек стручковой фасоли, которую она с детства недолюбливала. Но делала она это расслабленно, словно задумавшись о чем-то отдаленном.