Илдус Казанский - Душман

Воины ислама отступили, когда подоспели основные силы, забирая с собой в горы раненых единоверцев в чалмах.

Выслушав рассказ до конца, Заридзе, наклонившись, достал с тумбочки начатую бутылку водки и два стакана.

– Давай помянем погибших, – и, прислушавшись к звукам с улицы, добавил: – Погибших с честью за хрен собачий. Жалко ребят. Гибнут в такие молодые годы, зная, что у себя на родине жизнь цветёт, – и он с какой-то детской обидой, чокнувшись с Артуром, залпом выпил единственное средство, согревающее душу в этой военной обстановке.

– За период выполнения интернационального долга в провозглашённой Демократической Республике Афганистан погибло множество советских солдат. И неизвестно, сколько ещё потеряем. Вспомнят ли нас через сорок лет после окончания этой заварухи, как помнят солдат Великой Отечественной? Вряд ли! Если вспомнят, то только те, кто непосредственно участвовал в этой ненужной для нас войне. Никто нас, кроме своих матерей, на родине не пожалеет. Мы здесь топчем чужую землю. Встреваем во внутренние дела. К чему нам всё это? Они сделали национально-демократическую революцию. Так пусть и борются за неё сами, а мы тут при чём? Нам что, больше всех надо? Может, населения в Союзе развелось так много, что с помощью войны решили нас поубавить?

Ладно, старшина, давай ещё по одной! – поднимая повторно налитый стакан, закруглил нервную тему Заридзе. – Будем воевать, раз присягали перед отечеством.

По окончании срока службы Артур написал заявление на имя командира части воздушно-десантных войск о продлении службы по контракту в должности старшины роты. Подписанное заявление вернули через неделю с присвоением звания прапорщика.

– Не хочется жить без автомата? – подшутил над ним командир роты после получения Артуром разрешения на добро.

– Почему же? Послужил отечеству, послужу и за себя, – ответил он. Бабки-то контрактникам здесь хорошие платят. Люди сюда вон сами рвутся. А у меня есть возможность сразу остаться.

– Это тебя не деньги интересуют, а война. Привык ты к бойне. Иначе себя и не представляешь. В Союзе бы ты так не поступил. Там другая служба. Как иногда поговаривал один майор, преподающий в училище, «ушёл бы в запас, да цирк люблю». Где такое ещё увидишь, как не в нашей армии? Юморной был майор, ничего не скажешь.

– Ты что, командир, не хочешь, чтобы я остался при тебе? – спросил старшина в ответ на высказывания Заридзе.

– Я-то хочу. Но я ещё хочу, чтобы ты и голову сберёг. Вот в чём суть.

– Постараюсь, командир, не подвести, – засмеялся в ответ Артур.

Спустя полгода после этого разговора в одном из рейдов на кишлак капитана Георгия Заридзе в упор расстреляли выскочившие откуда-то три душмана, что он, даже не успев опомниться, отлетел, изрешечённый от пуль, уронив висевший наготове автомат.

В метрах десяти от командира следовали старшина и несколько солдат. Они кувыркнулись, падая, по сторонам и открыли ответный огонь. Один из духов успел удрать, а двое остались лежать недалеко от Заридзе. Старшина рванулся за убегающим духом. Настиг он его в конце кишлака, когда тот пытался спрятаться в дувале.

Выпущенная очередь с калашникова остановила духа, словно он, чего-то вспомнив, хотел вернуться назад. Стараясь не падать, он стал медленно поворачиваться в сторону старшины, но повторная очередь отбросила его.

Он упал, раскинув руки, не успев даже вскрикнуть.

Должность ротного после гибели Заридзе занял командир второго взвода старший лейтенант Родион Романов. Недавно вернувшись с побывки из Союза, он долго рассказывал старшине о происходящих переменах.

– А ты чего не едешь? – спросил он его, закончив свой рассказ.

– Боюсь, не захочу вернуться.

– А, – протянул Романов, – тогда лучше не дёргайся.

– Да я, собственно, и не дёргаюсь. Успею ещё надёргаться, когда подстрелят.

– Сплюнь, – одёрнул его Романов.

– Ну, конец-то какой-нибудь будет?

– Тебя смерть боится. Ты потому что идёшь прямо на него. Скоро про тебя будет знать весь афганский народ.

– Ох, куда хватанул! – улыбнулся старшина.

– А чего! Ты вон уже три ордена имеешь. Медалей за отвагу полно. Командир части с тобой за руку здоровается при встрече. Статью о тебе несколько раз в военной газете написали. Даже один раз с фотографией. Сам не заметишь, как живой легендой станешь.

– Как бы за мои шалости духи за мной охотиться не стали. Сам, наверное, слышал про майора Степанова? В Кандагаре они базировались.

– Да, слышал.

– Ну вот, отсюда вывод. Воевал мужик на совесть. Крушил духов налево и направо. Часто про него писали, многократно награждали. Героя Советского Союза дали. Живая легенда, как ты говоришь. А воины ислама не выдержали его наглости и объявили за его голову большие деньги. В итоге через месяц его и убили. Нашли обезглавленным. Вот тебе и легенда. С этой легендой можно и живой мишенью стать. А мне бы хотелось, если что случится, чтоб моё тело похоронили целиком. Ты вот мне про гражданку тут красиво изложил, а я уже почти о ней не думаю. Мне кажется, я здесь воюю целую вечность. Может, оно и правильно, что меня здесь будут знать. Покойный Заридзе говорил, что дома, кроме матерей, о нас некому печалиться. Это мы для Афганистана подвиги совершаем. А у себя об этих заслугах вряд ли заинтересуются.

В кабинете зазвонил телефон. Ротный, приставив трубку к уху, сказал традиционное «слушаю». Выслушав сказанное, тут же ответил: «Есть, товарищ майор!» и, тяжело выдохнув, положил трубку на место.

– Как только говорят, что со штаба звонят, сразу холодно становится. У них же одно. Вылетаем сейчас, вылетаем завтра. Как будто больше ничего и не знают. Но пока пронесло, – довольно заулыбался Романов.

– А кто звонил-то? Важная персона?

– Майор Сапрыгин. Дежурный по части. Между прочим, по твою душу.

– Что-нибудь стряслось?

– Нет. Но, вероятно, намечается, если тебя вызывает командир части.

– Когда вызывает?

– А прямо сейчас и вызывает. Иди, потом зайдёшь, расскажешь.