Сергей Петушков - Бриллиант «Dreamboat»

– Непременно! – оскалила жемчужные зубки мадам де Лаваль. – Рюмочку бенедиктина к кофе?

– Ого! – Северианов постарался улыбнуться ещё ослепительней. – Неужели настоящий бенедиктин? В последнее время меня все больше самогоном пытаются угостить. Кофе, надеюсь, не желудёвый?

– Как можно-с! – возмутилась мадам де Лаваль. – Натуральный, естественно! Суррогату не держим-с!

– Премного восхищён! – Северианов утонул в мягком, обволакивающем нежными объятиями кресле. Мгновенно накатила вязкая истома, слабость, томление. Нет, не годилось кресло для серьёзного, жёсткого разговора, допроса, испытания. А мадам де Лаваль кивнула сухонькому, бородатому, словно гном, человеку с ювелирно выложенным седым зачесом на круглой голове и огромными бульдожьими бакенбардами:

– Филипп, благоволите кофе господину офицеру.

Филипп проворно растворился в воздухе, растаял, словно призрак, чтобы через минуту материализоваться вновь с красочным подносом. Фарфоровая чашка, наполненная ароматной коричневой жидкостью, рюмка с золотистым напитком, который предпочтительно употреблять мелкими глотками с кофе либо чаем. Роскошная обстановка, красочные люстры, зеркала, портьеры, запах дорогих духов. Иной мир, иная обстановка, убранство. Северианов втянул ноздрями аромат бенедиктина, отставил рюмку, сделал маленький глоток кофе. Блаженно зажмурился, прикрыл глаза, почувствовал, как волны неги расплываются по телу, лениво потянулся.

– Хорошо у Вас здесь, Кэтрин. Просто великолепно. Так бы и остался здесь навсегда.

Он допил кофе, прищурившись, посмотрел в глаза хозяйке весёлого дома. – А расскажите, как при большевиках жилось? Сильно досталось?

– Слава Богу, всё в прошлом! Даже вспоминать нежелательно! Прижали так, что не вздохнуть.

Мадам де Лаваль лукавила: хотя в 1917-м проституцию официально запретила Советская власть, закрыв за время своего существования в Новелизаветинске 18 борделей, «Сюавитэ» фактически не пострадал. Для видимости назвавшись гостиницей, он продолжал существовать практически в первозданном виде. Начальник уголовно-розыскной милиции Фролов попытался прикрыть весёлое учреждение, но неожиданно наткнулся на жесткое противодействие ЧК. Чекисты посещали весёлый дом, почти не скрываясь, но Северианов был уверен, что двигала ими отнюдь не похоть и жажда плоских утех: все контрразведки мира успешно использовали проституцию для добывания оперативной информации и вербовок. В разные времена в постелях красавиц шёпотом открывались самые сокровенные тайны. Если раньше в объятиях жрицы любви язык распускал революционер, перевозчик нелегальной литературы, распространитель прокламаций, содержательной конспиративной квартиры или боевик-бомбист – и это мгновенно становилось известным в жандармском отделении, то при Советской власти посетивший «Сюавитэ» господин «из бывших», позволивший себе в момент страсти нечто антисоветско-террористическое, скрывающийся офицер-заговорщик или представитель контрреволюционного центра рисковали наутро оказаться в ЧК. Визиты чекистов в весёлый дом на самом деле являлись съёмом информации от мадам, либо вербовочными мероприятиями, когда голого господина вырывали из пылких объятий и предлагали жёсткую альтернативу: тут же оказаться во внутренней тюрьме новоелизаветинской ЧК или продолжать работу на старых хозяев, но уже под контролем новых.

Мадам де Лаваль очень внимательно рассматривала Северианова: посетить заведение её уровня рядовой пехотный штабс-капитан не мог себе позволить по причинам сугубо финансовым, ибо жалования его и в лучшие времена не хватило бы на ночь любви – для подобных господ существовали свои заведения, гораздо ниже рангом и контингентом предлагаемых девиц. Этот же вел себя слишком уверенно и мадам понимающе улыбнулась. На столе как бы сама собой материализовалась новенькая хрустящая банкнота, из воздуха возникла, ниоткуда. Северианов с ласковым осуждением перевёл взгляд с купюры на арбузную грудь мадам де Лаваль и укоризненно покачал головой.

– Я полагал, Кэтрин, что это я должен платить за услуги ваших девочек, а не наоборот.

– Это в знак почтения и для дальнейших дружеских отношений.

– Я также полагал, что дружеские отношения предполагают бескорыстное участие и не зависят от финансов. Уберите деньги! И ещё: я не пью, – он с лёгкой брезгливостью отодвинул рюмку бенедиктина. – Совсем не употребляю.

Теперь хозяйка веселого дома улыбалась лишь одними губами, глаза смотрели холодно, злобная ненависть плескалась в зрачках, синие ледяные молнии готовы были выплеснуться, пронзить противника, пригвоздить к мягкому креслу. Северианов в ответ улыбнулся совершенно искренне.

– Любовью, значит, не интересуетесь, – ядовито вздохнула мадам де Лаваль. – Я, между прочим, в очень хороших отношениях с Петром Петровичем Никольским. Он мог бы предупредить о Вашем визите.

– Ай-яй-яй, Екатерина Александровна! – с весёлой злостью попенял Северианов. – Две революции пережили, три смены власти, а ведете себя, как институтка. Несолидно, право слово! Очень настоятельно рекомендую Вам ответить на мои вопросы, дабы не огорчить Петра Петровича, и не омрачить Ваши отношения с господином подполковником.

– Как прикажете называть Вас, мон шер?

– Называть меня можете как Вам угодно, Екатерина Александровна, на Ваш вкус… Хотите – Иваном Ивановичем, хотите – Василием Васильевичем, а хотите – так Тимофеем Тимофеевичем. Или можете просто: господином штабс-капитаном – без разницы.

– И что интересует господина штабс-капитана? Не захаживают ли ко мне большевики? Нет, не захаживают, Бог миловал.

– Господина штабс-капитана интересуют чекисты. Кто посещал ваше заведение: Житин, Троянов, Оленецкий, Башилин, Костромин? И конкретно: как погиб Оленецкий? Только не говорите, что пал от руки героя белого дела во время операции.

– Приходили двое: Оленецкий и Башилин. Требовали сообщать, кто посещает заведение, кто и с какой целью ведёт крамольные супротив Советов разговоры, любовью интересовались. Задарма. Дескать, откажешь – вмиг заведение прикроем, желающих сотрудничать хоть пруд пруди, готовы на родных доносить, лишь бы благоволили их промыслу. А ещё брали девочек и ехали с ними в баню развлекаться. Это у них называлось «ночь добровольно-принудительной деятельности», нечто вроде бесплатного труда в пользу революции. Раз, говорят, у станка не стоите, работайте, как умеете. Башилин, тот всё больше водочку уважал, а Оленецкий морфинист был. Так во время «ночи добровольно-принудительной деятельности» переусердствовал с дозой и не проснулся. Скандал! Товарищ председателя ЧК погиб не во время операции по раскрытию контрреволюционного заговора, не от руки вражеского офицера, а от банальной передозировки морфия. Кое-как следы скрыли, Жанну запугали вусмерть. Банщика Трифона Тимофеевича в ЧК забрали, чуть жизни не лишили. Меня долго мурыжили, все нервы повымотали, жилочки повытягивали.