Анастасия Попова - Мечтун. Сборник коротких рассказов

Взял костыли, прижал ноги к лицу, а костылями и руками закрылся спереди и покатился по склону. Одно дерево мимо, другое, чуть на кустарник не попал, но мимо прокатился, камни все мимо него растелились, а деревья рядом выстроились. Животные смотрят на катящийся шар, пасти открывают, удивляются. А Суворов катится, иногда мычит, но не орёт, пусть и бьётся больно о землю сибирскую. Но вот склон кончился. Суворов-шар остановился.

Лежит комочком на камнях у берега и всё ещё побаивается, что в дерево врежется. Лежит-лежит, и вдруг ветер на него дунул сильный, холодно стало ему смертельно, ноги завыли, руки задрожали, спина выгнулась! Закричал Суворов громко, да таким словцом крепким, что аж морозу жарко стало!

Поругался ещё солдат немного, плюнул и поковылял к воде. А вода-то льдом скованна, зима на дворе! Снова хотел заругаться Суворов, как вдруг ему кто-то чётко «тсыкнул».

– Тихо, молодчик, рыбу всю распугаешь! – шепнул старик и продолжил спокойно рыбачить в лунке.

– Ух, извините, пожалуйста, не хотел, честное слово, – румянец выступил на синем лице солдата, но лёд вновь сковал всё тело Суворова и заставил застонать, – Ау-ф!! Пустите меня в лунку ноги окунуть, помру, если не окуну, помру!! – и понёсся парень к старику на костылях.

– Дак окунай, милок, ежели надобность такая… – рыбак вытащил удочку из воды и отошёл от проруби.

– Не помру, батя! Если окуну, не помру! – закричал Суворов так, что эхо добралось до его секретной части. Аж до госпиталя добрался крик, аж до кровати Гузнова и до его ушей. И неспящим ртом пробурчал ефрейтор: «Вот дурак, поверил…», чмокнул и продолжил спать. А солдат разбежался на костылях, оттолкнулся и полетел ногами прямо в воду.

Летит он надо льдом, молится, крестится и в воду «бульк» с головой, ногами зашевелил, замотал в воде, так, что всю рыбу распугал! Всплыл в лунке, сплюнул, улыбнулся красными щеками и снова окунулся с головой. И пуще прежнего давай ногами бить в воде, прямо выпорхнул из воды как рыба, вдохнул морозного воздуха и в третий раз окунулся, да поглубже. Опустился он почти до самого дна Байкала. Не знает, сколько он уже камнем вниз плывёт, глаза раскрыть страшно, но интересно. Вдруг коснулось его ног нечто, а потом как схватило за пятки и давай толкать его вверх, толкает и щекочет за ноги, чуть не засмеялся Суворов, но его суровый нрав не дал щекотке воздух испустить! Открыл глаза наконец солдатик, смотрит вниз, а там… Девушка! Русалка подумал, а вот нет, не рыбий хвост, а как тюлений! Вгляделся, прищурился, глаза протёр и видит – нерпы вокруг, а девушка его толкает! Да такая красивая! Тут он воздух-то и выпустил!

С того дня морозы спали.

Шёл уже третий день, как куда-то пропал Илья Суворов. Первые два дня его искали, а потом бросили. Солдаты, что лежали вместе с ним в госпитале, сказали, что, скорее всего, он пошёл на озеро по совету Гузнова. Сам ефрейтор молчал и только курил. Рыбак нашёл себе новую лунку и больше не рыбачил на том берегу. А сам Байкал тихо шептал ветром странную мелодию свиста.

На четвёртую ночь в мокрой одежде на секретную часть пытался пролезть неизвестный молодой человек. Оказалось, что он поднялся по склону, пролез под забором и захотел прокрасться в госпиталь, но в этот раз патрульный не спал и забил тревогу.

На сирену сбежались почти все, кроме ефрейтора.

Молодого человека осмотрел врач и поставил диагноз «обморожение первой степени». Когда парня принесли в госпиталь, его положили на место Ильи Суворова и стали обогревать. Неизвестный улыбался и иногда трогал свои белые ноги, щекотал их и смеялся. Доктора смогли согреть его, и когда опасность была позади, ещё не опознанный «лазутчик» тихо сказал ефрейтору:

«Товарищ Гузнов, спасибо за сказку».

На что сам ефрейтор, по-доброму улыбаясь, чмокнул: «Во дурак отмороженный!»

Шаги. Топот «стекает» по лестнице с крыши до подвала вместе с людьми. Звук, будто холодный тяжёлый воздух, стремится вниз. Чтобы его услышать, нужно либо опуститься самому, либо заставить шум подняться.

Он видит звук, его гладкие линии и волны, похожие на струи воды. Он купается в них, подобно дельфину, прыгает из одного потока звуков в другой. Он создаёт эти звуки, выплёскивая их из своего дыхала в голове, чтобы не задохнуться от мелодий жизни.

Многие считают его сумасшедшим, но он не виноват, что стремится к божественной игре, прислушиваясь к звукам старческого кашля, хлопанья дверей, галдежа в толпе. Он просто видит эти волны и может даже прикоснуться к ним – они ведь похожи на воду.

Сегодня ему повезло остаться одному на пару часов. Знакомые приглашали его пойти на природу и отдохнуть на свежем воздухе, кто-то предложил остаться в репетиционной и продолжить заниматься. Он, как всегда, ушёл молча, не ответив. Топот человеческого потока привёл его в библиотеку. Звуки смеха приглушали урчания в животах, кашель и чихание заболевших были громче шелеста страниц.

Сам он – бесшумная тень, плавающая в чужих голосах. Но эта тень становится громче, когда берёт инструмент в свои бесформенные чёрные руки. Инструмент для него не важен – будь то скрипка, фортепиано, виолончель, флейта… Он не виртуоз и не гений. Преподаватели оценивают его на средние баллы, знакомые музыканты считают его посредственностью, родители больше обеспокоены основным образованием, а музыку считают лишь временным увлечением. Все думают о нём по-разному и не всегда хорошо. Они говорят ему это в лицо, шепчутся между собой, думают и иногда шевелят губами, оскорбляя его скромную персону. Все говорят о нём, а он – нет. Он слушает.

Слушая, он играет музыку в своей голове. Музыку злых голосов, осуждающих его, мелодию бурления крови в человеческих жилах, шелест ресниц в момент моргания. Его слух нечеловечески чуток, но он также слышит простую музыку из колонок автомобилей и из мониторов во время концерта. Он слушает и прокручивает ноты в голове, образуя симфонию внутренних размышлений. Иногда он может повторить придуманные в голове мелодии, играя на инструменте, но как эскиз выглядит лучше в голове, так и музыка оказывает большую силу, звуча лишь в воображении. Стоит нам открыть рот и извлечь даже ноту – мелодия выливается из нас, подобно ручью, и смешивается с общей рекой – гармонией.

Он не выпускает из себя нот не потому, что ему жалко своих звуков – своего богатства. Нет… Просто заговорив, он утратит возможность слушать. Слушать музыку жизни. Играть в своей голове. Он потеряет свой единственный билет на концерт звуков мира и его больше не пустят ни играть, ни быть зрителем. Он не боится, а просто не хочет, чтобы это выступление кончалось. Влюблённые тоже желают, чтобы свидание длилось как можно дольше. А он влюблён в звуки. Эту любовь сложно понять, к тому же он сам не понимает своей влюблённости – его не интересует, почему он предпочитает слушать, а не говорить. Ему всё равно на то, что скажут остальные – пусть только говорят.