Кович Фед - Сокровища Пинска

– Пан управляющий, мне завтра открывать? – спросил я с надеждой у пожилого еврея, когда тот подошел к входной двери в конце рабочего дня.

Пан управляющий замер на мгновение, опустил руку с дверной ручки и обернулся ко мне. Всегда уверенно держащийся, с пронзительным взглядом, свойственным расчетливым людям финансового мира, он посмотрел на меня совсем другими глазами, полных растерянности и безнадежности.

Его небрежный вид сильно удивил меня. Такого не могло быть в принципе, учитывая строгость пана управляющего в вопросе опрятности одежды для себя и всех сотрудников учреждения. На его идеально утюженном костюме тройке, сшитым по моде, виднелись мятые изломы. Жилетка расстегнута, носовой платок торчал из бокового кармана пиджака вместо привычного нагрудного, а шелковый галстук разжат и немного сбит набок на накрахмаленной сорочке.

Для меня, молодого служащего банка, считалось особой привилегией открывать двери банка по утрам, подготавливать операционный зал к работе, разносить почтовые уведомления по столам работников и раскладывать канцелярские принадлежности.

В рабочее время я выполнял свои прямые обязанности кассира. Но при появлении особо важных посетителей, переходил в закрытую часть. Такое особое положение в учреждении обеспечивало мне не только близкое знакомство с паном управляющим, но и знания, полученные в ювелирной лавке отца.

С самого раннего детства учился отличать настоящее золото от поддельного, идентифицировать древние артефакты, диагностировать драгоценные камни, выявлять поддельные казначейские ассигнации и денежные знаки. И самое главное, определять рыночную стоимость уникальных ценностей. Именно эти знания оказались востребованы в банке, куда меня пригласил пан управляющий после окончания лицея по настоянию моего отца.

Обслуживание важных посетителей подразумевало, в основном, выдачу финансовых средств под залог драгоценностей или же принятие вещей на хранение. Все материальные ценности сперва подлежали оценке. После этого пану управляющему предоставлял отчет о стоимости с рекомендацией о сумме вознаграждения в залоге или страховых взносов при принятии на хранение. По роду своей деятельности составлял ведомость учета ценностей в хранилище и определял их расположение по месту. Остальные работники мне завидовали. Большинство из них не имели допуска в святые святых нашего учреждения.

Пан управляющий снова посмотрел на меня.

– Пришлю распоряжение позже, – и вышел из здания. Я не удивился. Такая практика была общепринята у нас.

Вечером посыльный принес письмо от пана управляющего. Меня насторожило, что письмо запечатано. Обычно посыльный передавал распоряжение устно или на сложенном листе бумаге.

В письме было обращение ко мне не как к работнику, а как к другу семьи. Пан управляющий высказывал опасение по поводу неизбежного прихода большевиков в город. Особенного его пугали истории раскулачивания зажиточных людей с высылкой в Сибирь или, вообще, расстрелом. Поэтому он принял решение покинуть город. Далее пан управляющий призвал нас последовать его примеру. Но прежде он попросил позаботиться о драгоценностях в хранилище, чтобы они не достались большевикам. К письму был приложен ключ от персонального сейфа пана управляющего в кабинете, и подробная инструкция на каких страницах бухгалтерской книги найти шифр к замку хранилища.

Я передал письмо отцу и сказал, что вернусь как можно скорее. Сам побежал в банк.

Время действительно было неспокойное. Уже несколько дней над городом велись воздушные бои самолетов с орлами, крестами и звездами на крыльях. Один самолет был подбит и упал на окраине города. Местная ребятня рассказывала о пленении пилота. После этого самолеты со звездами несколько раз сбрасывали бомбы на город. На днях стала доноситься отчетливая канонада с восточного направления.

Я спустился к реке, где рваные облака тумана приносили явственный запах гари и пороха. Неожиданно показались моряки, которые безмолвно переносили питьевую воду, провиант и боекомплект на катера речной флотилии. Избегая неприятностей, побежал от речки. Город был пронизан напряженностью. Люди выносили ящики в спешке, бочонки и свертки из домов и укладывали на телеги. Длинная веретеница конных повозок тянулась на Запад, то и дело оборачиваясь на Восток, откуда доносились выстрелы и взрывы.

Войдя в здание с тыльной стороны, прошел в кабинет пана управляющего, достал из сейфа бухгалтерскую ведомость и определил шифр. В хранилище быстро собрал драгоценности в два ящика. Во внутреннем дворе раскопал и углубил мусорную яму, в которую сгребали опавшую листву. Первый большой ящик был не столько тяжелым, сколько неудобным для переноски за скобу одним человеком. Пришлось волоком тащить до ямы. Аккуратно опустив его в яму, вернулся за вторым.

Только зашел в здание, в парадную дверь громко постучали. Потом еще. Было слышно, как люди переговариваются. После некоторого затишья на дверь обрушились тупые удары. В это мгновение на улице громко крикнули и последовали выстрелы. За дверью раздался звонкий стук упавшего инструмента. Через пару секунду послышался топот солдатских сапог с русской бранью.

Я посмотрел над дверью, где в сумерках еще угадывались силуэты икон: Купятицкой иконы Божией Матери, нашей хранительницы, и Федора Тирона – мужского покровителя города, перекрестился и поспешил в хранилище за вторым ящиком. Он был меньше. Его поставил рядом с первым, засыпал землей и сверху нагреб травы и листвы. После поспешил домой.

В это время раздался оглушительный взрыв на восточном мосту, ведущим в город. Вскоре на улицах послышались солдатские команды на польском и русском языках. Меня несколько раз окликали, но всякий раз успевал скрыться в ближайшей подворотне. В темноте добрался до дома. Вся семья с тревогой ожидала меня. Мне не дали даже умыться и переодеться. Так мы покинули город, в котором я родился и вырос и по воле судьбы более не возвращался в него.

Я сидел за обеденным столом в американском доме в пригороде Филадельфии. С другой стороны стола находился дедушка весьма почтенного возраста и его семья. Дедушка опрокинул очередную рюмку водки и смачно прикусив бутерброд из черного хлеба, смазанного медом и положенным сверху соленым огурцом, продолжил:

– В то время многие ожидали перемен к лучшему, и красноармейцев именовали не иначе как «нашими». Но вскоре разглядели суть освободителей, и большевики в устах народа превратились в «башлыков», за то, что душили, убивали и отбирали все нажитое: