Владимир Люков - Быть человеком. Часть 2. Петля Нестерова

Не раз уже Нащокин находил и отбирал у сыновей то рогатку, то самопал, то порох. Как-то, нагрянув неожиданно, Николай извлёк у них из-под подушек целый арсенал оружия и вгорячах бросил всё это в пылающую печь. В результате чего боеприпасы начали взрываться, и металлическую дверцу сорвало с петель и она, вращаясь, полетела по комнате, по счастливой случайности никого не задев. Сколько раз ещё он беседовал, убеждал, наказывал, но за всем ведь не уследишь. Да и они стали осторожней и умней, дома уже ничего не держат, но, наверняка, где-то прячут. Глаз да глаз нужен, особенно за старшими. Возраст самый, что ни на есть, опасный. Тут с одним Валеркой мозги свихнёшь. Вечно чего-нибудь изобретает и испытывает. Не знаешь, что ещё может выкинуть. И ведь голова-то варит неплохо. Вот если бы ещё в мирных целях, цены бы не было. Вон антенну какую смастерил из трубок. Чего-то припаял, прикрутил, закрепил на крыше. Телевизор стал польские каналы показывать. Приёмник собрал ламповый, наверняка «Голос Америки» слушает по ночам.

Николай не запрещал сыновьям ловить и слушать западные голоса, так как понимал, что это бесполезно. Не даром же народная мудрость гласит, что запретный плод сладок. Так, просто предостерегал иногда, чтобы не ляпнули где языком что-нибудь из услышанного. Сам же он часто крутил ручку своей радиолы, выискивая в ночном эфире эти самые голоса. Его, как контрразведчика, это интересовало особенно.

И по английскому языку, говорят, Валерию равных нет, продолжал размышлять Николай. Так он ещё и польский с чешским учит по самоучителю, чтобы читать их журналы в оригинале. По физике и математике хвалят, говорят способный. Но тараканов в голове, хоть отбавляй. Курит тайком. Соседям грубит, с учителями огрызается. Знал бы ещё Николай, как он медную мелочь покрывает цинком и подсовывает в магазине, покупая сигареты. В надежде на то, что продавцы не заметят подвоха, особенно после реформы. И ведь, как правило, не замечают, отпускают товар, сортируя мелочь по размеру, а не по номиналу. Бывают и осечки, но он только плечами пожимает, мол, сам перепутал. А почему они такие, кто ж знает?

Нащокин прекрасно понимал, что сыновей нужно вырвать из привычной среды и отправить куда-нибудь подальше на время летних каникул, под хороший надзор, чтобы уберечь их от необдуманных или, не дай Бог, противоправных действий. О пионерском лагере они даже слышать не хотели, да и Николай, хорошо помнивший о двух неудачных попытках, тоже склонялся к этому. Он решил всех троих отправить на лето к родителям, в Берёзовку. Там далеко не убежишь, разве только на речку. Надо сегодня же отписать матери, чтобы ждала внуков на лето.

Братья с радостью восприняли известие о поездке в Берёзовку. У каждого из них ещё живы были воспоминания о том времени, когда они жили там какое-то время. Даже в сельскую школу ходили, пока отец не объявился и не увёз их в Ужгород. Всё лучше будет, чем в лагере. И от отцовского ока подальше. Свобода! Хотелось повидать сестёр. Поди подросли, не узнать. Да и друзья остались, наверняка. Куда ж им деваться?

У Вовки тоже была в те времена подружка, с которой он проводил значительную часть времени. Звали её Наташка. Она была года на два младше Вовки. Её отец был участковым милиционером и жили они в небольшой квартирке при почте, в третьем, от избы Нащокиных, доме. Он много мотался по своим служебным делам по всей округе и дома бывал мало, наскоками. При почте не было никакого подсобного хозяйства, зато была небольшая детская площадка. Песочница, качелька. В этой песочнице дети с удовольствием играли в свои детские игры. Иногда к ним присоединялась и сестра Светка. Но было это не часто, так как ей приходилось немало хлопотать по дому, помогая бабушке. Вовка, не будучи обременённым домашними делами, часто бегал на почту, чтобы поиграть с Наташкой.

Добраться до Берёзовки было не так уж и просто. До Москвы самолётом, потом поездом до Воронежа. Из Воронежа электричкой до Анны, а там уж автобусом до Берёзовки. Наступил день отъезда. Отец на своём газоне отвёз их во львовский аэропорт и посадил на рейс до Москвы, предупредив стюардессу, что дети одни.

И вот братья на борту. Для них это был первый опыт полётов. Когда все пассажиры заняли свои места, миловидная и улыбчивая стюардесса напомнила правила поведения на борту и, пожелав хорошего полёта, скрылась за шторкой в носовой части. Через некоторое время, после набора самолётом высоты, она появилась вновь, толкая перед собой тележку с двумя подносами. На одном была россыпь мятных сосательных конфет «Взлётные», которые помогали тем, кто плохо переносил полёт, справиться с тошнотой. А на другом в шахматном порядке стояли рюмки с водкой и коньяком. Вовка, смущаясь, взял одну конфетку. Витька деловито загрёб целую горсть и сунул в карман. Валерка же с невозмутимым видом подцепил рюмку с коньяком и залпом опрокинул её в рот. Причём исполнил это так виртуозно и уверенно, что стюардесса, никак не ожидавшая от подростка такой прыти, на мгновение опешила, но тут же, спохватившись, покачала укоризненно головой и быстро перешла к следующему ряду.

В дальнейшем она порой выглядывала из своего укрытия в салон, обращая особое внимание на братьев, чтобы убедиться, что всё нормально. Но настоящее облегчение она почувствовала только тогда, когда все пассажиры благополучно покинули борт самолёта, совершившего посадку в аэропорту «Внуково». А когда Валерка на выходе мило подмигнул ей, она вздохнула с облегчением и даже улыбнулась в ответ. Дядя Валя, встретивший племянников в аэропорту, отвёз их на такси на Казанский вокзал и посадил в поезд «Москва – Воронеж».

Вовке показалось, что Берёзовка нисколько не изменилась за пару лет, прошедших с тех пор, как бабушка отвезла его отсюда в Ужгород. Во всяком случае, внешне изба выглядела абсолютно так же, как он её помнил. Внутри же перемены были налицо. Так в кухне, где ранее полы были земляные, теперь был дощатый пол. В малюсеньких окошках вощёная бумага и бычий пузырь были заменены на стёкла. Увеличены были и оконные проёмы. Вместо большой чёрной тарелки радио-ретранслятора теперь висел небольшой репродуктор с регулятором громкости.

В остальном же особых изменений не было видно. Всё так же на своём месте в красном углу были иконы, а в дальней комнате на стене, за высоким лимонником в кадке, висел по-прежнему поясной карандашный портрет дяди Вали, выполненный старшим братом Николаем, на который Вовка смотрел уже совершенно другими глазами. Он поражался мастерству художника, своего отца, который с помощью только одного коричневого карандаша сумел передать столько нюансов и оттенков. Был чётко прописан каждый волосок и вся шевелюра в целом. Глаза казались настолько живыми, что трудно было выдержать этот взгляд.