Макс Пембертон - Бриллиантовый корабль

– Я танцевал с нею, Мак-Шанус, – сказал он, – потому что на ней был жемчуг бронзового цвета, который у меня украли в Париже года три тому назад.

– Неужели во всем мире нет больше жемчуга бронзового цвета? – спросил я, удивленный его словами.

– Такого образца насчитывается всего десять штук, Мак-Шанус, – ответил он, – а в колье на ее шее целых четыре. В самом центре их розовый бриллиант, который принадлежал когда-то принцессе Маргарите Австрийской. На пальце ее я заметил кольцо с прелестным белым сапфиром, о котором я что-то, сколько мне помнится, слышал, хотя, говоря по правде, это улетучилось из моей головы. Если она согласится еще на один танец со мной, то я, быть может, еще больше расскажу тебе. Прошу только, пожалуйста, не следи так внимательно за всеми моими действиями. Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы говорить, будто вальс – единственное занятие, которое заслуживает моего внимания.

– Верно, как сама святая истина, – воскликнул я, – а между тем, что это за история! Неужели ты воображаешь, будто я могу подумать, что девушка эта воровка?..

– О! – сказал он, уставив на меня свои голубые глаза. – С каких это пор ирландцы дают себе время думать? Ну-с, Мак-Шанус, пускай в ход свою проницательность и скажи: решилась ли бы она надеть эти драгоценности на бал в Лондоне, знай она или ее отец, что они краденые?

– Разумеется, нет!

– Ошибаешься, как всегда, Мак-Шанус! Она надела бы их из одной бравады. Вот что я говорил себе, танцуя с нею. Если она не знает всей правды, то отец ее знает.

– Что?! Тот воинственный на вид джентльмен, который так походит на моего друга, генерала Мольтке?

– Никто другой, кроме него. У меня свои взгляды на него. Он знает, что дочь его носит краденые драгоценности, но в то же время не имеет ни малейшего подозрения, что и я это знаю... Уж ты извини меня за мою навязчивость, Мак-Шанус! Это ведь действительно интересно.

Я сам видел, что он очень интересуется этим. Вот уже несколько лет, как я хорошо знаком с Ином Фабосом, но никогда еще не видел его таким взволнованным и не желающим отделаться от своих собственных мыслей. Необыкновенно красивый, изящный мужчина с широкими плечами, вследствие частых гребных гонок, представитель саксонской расы сверху до низу, с вьющимися каштановыми волосами, чисто выбритым подбородком, с юношескими глазами и мужественной душой, вот он, Ин Фабос Никто из нас и никогда не мог уловить его настоящего образа мыслей. Вчера, например, я назвал бы его самым беспечным банкиром трех соединенных королевств – Ирландии, Уэльса и Англии. Сегодня он рассуждал, как философ, потому что наткнулся на несколько жалких жемчужин, украденных из его кабинета. И неужели только из-за этого изменю я свое мнение о нем? Черт меня возьми, если я это сделаю. Уж как вы себе там хотите, но сама девушка играет здесь не последнюю роль...

И вот Тимофей Мак-Шанус, удалившись от разных яств и напитков, отправился посмотреть ближе на красивую пастушку, продававшую гравюры и шипучие напитки. Что же он увидел там? Ничего особенного, если смотреть издали, но стоило подойти несколько ближе – и он увидел самую черную и лукавую пару глаз, какую вы когда-либо видели на лице Венеры.

Я не похожу на всех мужчин, когда дело касается женского пола, но когда эта девушка взглянула на меня, я покраснел, как солдат перед военным судом.

Не выше среднего роста, с темно-каштановыми, почти черными волосами и губками, как розовый бутон, в ней было нечто французское и в то же время американское, делавшее из нее какое-то чудо.

Она была молода – около восемнадцати, я думаю, – в ее фигуре было что-то, делавшее ее, сообразно нашим северным понятиям, на пять лет старше; но я, знающий Европу, скажу: нет! ей всего восемнадцать лет, Мак-Шанус, мой мальчик, и в Америке распустились эти персики на ее щечках. Если бы я ошибся, то достаточно было услышать ее голос, чтобы подтвердилось мое мнение. Голос этот, когда говорила молодая девушка, был так чист и музыкален, как звон серебряных колокольчиков.

– Не хотите ли купить какую-нибудь новеллу? – спросила она, расцветая, точно букет роз. – Последняя вещь, принадлежащая перу сэра Артура Холль-Ройдера с его автографом... одна гинея.

– Милая моя, – сказал я, – Тимофей Мак-Шанус читает только собственные произведения. Не говорите о его бедных соперниках.

– Ах, какой вы остроумный! – сказала она, глядя на меня с любопытством. – Лучше ваших книг нет, разумеется. Почему же вы не прислали мне несколько экземпляров на продажу?

– Потому что все они уже распроданы, – ответил я. – Архиепископ и лорд канцлер оба сожалеют об этом. «Тимофей, – сказал мне его сиятельство, – великие писатели умерли, Тимофей! Восстань и пиши, или мы погибли окончательно». Всех богатств не хватит на то, чтобы купить одну из моих повестей... если только вам не удастся получить ее за четыре пенса у какого-нибудь букиниста.

Она решительно не понимала, как ей быть со мной.

– Как странно, что мне незнакомо ваше имя, – сказала она с некоторым смущением. – Печатались ли рецензии в газетах на ваши сочинения?

– Моя милая, – ответил я, – все эти газетные рецензенты не могут понять их. Будьте к ним снисходительны. Вы в той же мере не можете сделать шелкового кошелька из свиного уха, как не можете сделать черных жемчужин из леденцов. Будь это возможно, Тимофей Мак-Шанус всегда ездил бы на собственном автомобиле, а не наслаждался бы задней скамейкой омнибуса. Мир странен, и в нем больше плохого, чем хорошего.

– Нравится вам мой жемчуг? – спросила она.

Я ответил, что он достоин того, чтобы она носила его.

– Папа купил его в Париже, – сказала она самым естественным тоном. – Он не совсем черный, как видите, а с бронзовым отливом. Я отношусь к нему совершенно хладнокровно... Я предпочитаю вещи, которые блестят.

– Как ваши глаза, – воскликнул я, читая в них выражение полной искренности. Да, я мог бы теперь громко смеяться над тем, что мне рассказал о ней мой друг Фабос. – Как ваши глаза, когда вы танцевали с моим знакомым доктором. Она покраснела до корней волос и отвернулась.

– О, доктор Фабос! Вы разве знаете его?

– Вот уже десять лет, как мы живем с ним, точно братья.

– Скажите, много людей умертвил он в Лондоне?

– Он не занимается такими почетными обязанностями. Он деликатный, честный, независимый джентльмен. Никого богаче не найдете вы, пожалуй, и в Америке. Человек, который осмелится слово сказать против него, будет призван к ответу самим Тимофеем Мак-Шанусом. Пусть он примирится с небом прежде, чем сделает это.

Она бросила на меня лукавый взгляд, еле удерживаясь от смеха.

– Я уверена, что он послал вас, чтобы вы сказали это! – воскликнула она.

– Ну, да, послал, – ответил я. – Он очень беспокоится относительно вашего мнения о нем.