Макс Пембертон - Бриллиантовый корабль

Я сказал ей, что прекрасно понимаю все, что происходило. Когда у таких отщепенцев расходятся страсти и среди них в это время есть женщины, то они теряют свой человеческий облик и начинают издеваться над ними. Я представлял себе невероятные сцены: крики женщин, проклятия и бешенство преступников, ужас матросов, ночи пьянства и разврата, кровопролитное побоище, бешенство и злоба против человека, который все это затеял. Жизнь моя не стоила бы ни одного пенса, попади я к этим людям до того, как они проиграли или выиграли свою битву или в час самого разгара ее. Я считал чудом спасение Анны от всех этих ужасов. Я был неизмеримо благодарен всемогущему Богу, спасшему ее от страшной судьбы.

– Постарайтесь забыть все это, Анна, – сказал я. – Пребывание в Англии поможет вам стереть все это из памяти. Слишком рано еще говорить о том, что нам следует предпринять; мы многому научились, но так мало времени прошло... Мы отправимся теперь на родину, которая никогда не будет для меня родиной, если там не будет со мной малютки Анны. Вот все, что я хотел сказать вам сегодня вечером. Завтра засияет солнце, Анна, и для нас начнется новый день. Мир не мог дать мне большего счастья!

Она не ответила. Я знал, что она думает о прошлой горькой жизни своей и говорит себе, что не будет моей женой до тех пор, пока я не узнаю тайну ее рождения и детства. А зло здесь заключалось в том, что люди, которые могли открыть эту тайну, были преступниками, скрывавшимися от правосудия и избегавшими встречи со мной, дабы мир не узнал истории их преступлений.

Я заснул почти к концу ночи, а проснулся вскоре после восхода солнца и отправился на мостик к Лорри. В это утро, я думаю, на всем южном полушарии не было человека более любопытного, чем я. Вспомните, в каком состоянии оставил я «Бриллиантовый корабль», нерешенные проблемы на его палубе, отчаяние экипажа, суд и приговор, ожидающие его на берегу, верная смерть в открытом море... Туман вчера вечером все скрыл от нас, но сегодня день был ясный и солнечный, туманная завеса поднялась – и перед нами открылось зрелище, требующее нашего сострадания и до некоторой степени нашей благодарности. Лежат ли на нас какие-нибудь обязанности по отношению к находившимся там честным людям – если только там были таковые, – или же мы должны повиноваться долгу и вернуться домой в Англию, чтобы всему миру рассказать эту историю? Вот вопросы, которые мы обсуждали с Лорри, стоя на мостике в это солнечное утро и рассматривая в подзорную трубу стоявший далеко от нас корабль. Оставить его на волю судьбы или вернуться к нему? Говоря откровенно, я не мог решить, какова наша обязанность в этом случае.

– Там на борту есть женщины, Лорри, – говорил я.

И он всякий раз отвечал:

– А здесь на борту мужчины, которых ждут дома жены и маленькие дети.

– Мы поможем им, Лорри, – говорил я. – Если они образумятся, мы сделаем все возможное, чтобы помочь их раненым и тем, которые заслуживают нашего сострадания.

– Вы не можете помочь им, сэр!.. У нас нет ни одного лишнего фунта угля. Мистер Бенсон говорит, что вы доставите ему много хлопот, если заставите ехать на Азорские острова. Хороши мы будем, если, подражая им, останемся здесь до Страшного Суда! А музыки на борту у нас нет, сэр! Мы будем танцевать под аккомпанемент наших собственных стонов. Думали вы об этом, доктор?

– Там на борту и раненые, и лихорадка, и смерть... Женщины во власти негодяев, корабль, лежащий беспомощно в дрейфе, скамья подсудимых в любом честном порту, мало шансов попасть в какой-либо порт... Что делать матросу в таком случае? Ответьте мне на эти вопросы, и я соглашусь с вами. Мы люди и должны принимать участие в несчастье людей. Скажите мне, повторяю вам, в чем заключается наша обязанность, – и мы исполним ее.

Я должен отдать справедливость Лорри и сказать, что в тех случаях, когда он принимал какое-либо решение, он редко отказывался от него. Собственный экипаж был ему несравненно дороже необузданной толпы преступников, скрывающихся на исполинском судне среди Атлантического океана.

– Доктор, – отвечал он мне, – если вас призовет к себе умирающий брат и в то же время сын вашего соседа, который разбился, убегая от полиции, как поступите вы? Вы спрашиваете меня, в чем заключается наша обязанность, и я объясню вам это в нескольких словах. Первая наша обязанность относится к мисс Анне: мы должны постараться, чтобы ни малейшая тень воспоминаний о случившемся не пробегала больше по ее детскому личику. Вторая – к тем людям, которые так верно служили вам, к их семьям и всем, кто им дорог. Тот корабль собирается уходить, как и мы. Он направится по пути почтовых пароходов, идущих в Аргентину, и скоро получит подкрепление. Если вы отправитесь туда на борт, вам перережут горло, а затем постараются захватить нас. Предоставьте их правосудию Всемогущего. Судьба их в других руках. В этом вся суть нашей обязанности.

Я знал, что он прав, но, несмотря на это, с большой неохотой подчинился его решению. Среди моряков существует неписаный закон, что никто не имеет права бросать на произвол судьбы матроса, как бы ни была справедлива и заслуженна им судьба, постигшая его. Я хотел настоять на том, чтобы взять оттуда ни в чем не повинных людей и сделать все от нас зависящее для больных. Я боялся, что впоследствии меня будет упрекать совесть при воспоминании об этом дне.

Я навел на корабль свою подзорную трубу, но не заметил на палубе, теперь совершенно ясно видной, ни малейшего признака жизни. Он был в том положении, в каком я его оставил – во власти ветра и течения, среди раскачивающих его волн, представляя собой жалкое зрелище бессилия и отчаяния. Паруса на его мачтах были истрепаны и разорваны в лохмотья, точно рука матроса давно уже не прикасалась к ним. Дым не выходил из его труб, шлюпки были подняты наверх.

Я не видел капитана на мостике, не видел суетившихся матросов у бака, что служило бы указанием на приготовление к отплытию. Он походил на призрачный корабль, вызванный воображением мечтателей...

– Вот что, Лорри, – сказал я наконец, – взглянем на него еще раз поближе. Мисс Анна спит, она не узнает об этом, а матросы не подумают, будто я забыл все, чем обязан им. Постараемся только узнать, что там происходит... Затем мы повернем к родине с более облегченным сердцем. Даже Бенсону не придет в голову сказать, будто у нас не хватит угля для такого развлечения.

Он не мог предложить мне никакого разумного возражения на это, тем более, что курс наш лежал в этом направлении. Мы всю ночь простояли на виду судна, находившегося против нашего носа на расстоянии двух миль и окруженного морем, которое волновалось под влиянием западного ветра, постепенно усиливавшегося.