Татьяна Нефёдова - Лантерн. Русские сны и французские тайны тихой деревни

Никита был ошарашен, но мимоходом отметил сказанное женой «мы с тобой» и посчитал это хорошим знаком.

– Ты разговаривала с мамой? Почему она нам ничего не сказала? – По правде, Никита заранее знал, что услышит.

– С твоей мамой?! Конечно, нет!

Две самых близких для Никиты женщины много лет находились в состоянии тихой, подковерной войны. Мама подозрительно отнеслась к Ольге с первой минуты и с годами еще больше укрепилась в своей нелюбви. Невестка была из провинции, слишком броская для приличной девушки, а главное, Никита влюбился в нее без памяти. Они встречались четыре года. Когда Ольга училась на последнем курсе, Никита сделал предложение, опустив предварительные консультации с родителями – просто поставил семью перед фактом предстоящей женитьбы. Мать смирилась, но не простила и, разумеется, во всем винила невестку. Даже после рождения обожаемого внука отношения не улучшились. Наоборот, появились дополнительные поводы для претензий. Ольга отвечала свекрови такой же искренней неприязнью и не прикладывала усилий, чтобы улучшить ситуацию. Патент на ее сговорчивость распространялся только на отношения с мужем.

– Хорошо, Олюш, я ей позвоню. Давай все-таки про Алекса. Что он говорит?

– Хочет быть креативным дизайнером и работать в рекламе. Хочет поступать в Художественно-промышленную академию и совершенно не рвется в Англию. Потом, после окончания учебы здесь, он поехал бы куда-нибудь продолжить образование, но это точно не экономика и не финансы.

В первый момент Никита готов был взорваться, но вовремя осекся – побоялся загубить слабые ростки примирения с женой.

Он выдержал паузу и как можно спокойнее спросил:

– Почему он мне ничего не сказал?

– Он уверен, что ты будешь против. Давно выучил наизусть все твои аргументы. Ты же сто раз говорил, что работа в рекламе – кромешный ад и последнее, чего ты желаешь своему ребенку.

Жена говорила правду. Никита отлично знал цену выжигающего душу креативного труда. В его недавнем прошлом остались неблагодарные заказчики, вкусовщина в оценке работ, сорванные сроки, бессонные ночи и неоплаченные счета. Он действительно не хотел такой жизни для Алекса. Однако там же, в прошлом, были моменты триумфа, восторг от удачной идеи и упоительный процесс ее воплощения. Там были клиенты, которые становились друзьями, призы на рекламных фестивалях и гордость от того, что результаты усилий его команды видели миллионы людей – по телевизору, в журналах, на билбордах и в Интернете.

Бунт Алекса, истерика жены и собственные воспоминания выбили Никиту из колеи. Он слушал Ольгу, но уже не вникал в слова, а только периодически мычал для поддержания разговора. Она продолжала в лицах пересказывать разговор с сыном и абсолютно успокоилась. На фоне проблем с единственным ребенком разногласия с мужем отошли на второй план.

– Никита, что ты молчишь?

– Я думаю, Олюш, – соврал Никита. – Мне надо все это переварить. Спокойной ночи, любимая. Позвоню завтра.

Ему и правда требовалось время на осмысление.

Он чувствовал себя обманутым и одиноким, внутри клокотала злость.

Никита сделал несколько нервных кругов по гостиной и рванул вверх по лестнице. К третьему этажу скорость пришлось сбавить – сердце колотилось где-то в ушах.

Задыхаясь, он вошел в одну из пустых верхних спален и остановился напротив круглых окон. Отсюда, с высоты, сумеречная долина внизу была не видна совсем. Зато в объективах оконных проемов пылало красками вечернее небо.

– Красиво… – Никита матерно выругался.

Полегчало, ярость начала утихать. Он повернулся, чтобы уйти, и в этот момент обратил внимание на бронзовую дверную ручку. Она смахивала на антикварную или это была удачная имитация. Он недавно слышал что-то на эту тему. Только где?

Его осенило:

– Дед хвалился дверными ручками. И как раз на третьем этаже.

Совпадения уже не казались Никите забавными. Он постоял в прострации еще несколько минут и побрел вниз, на кухню.

На полу все еще лежали неразобранные пакеты из супермаркета – продукты, кое-какая посуда, бумажные полотенца и прочая ерунда. Он выудил из завала кастрюлю, бутылку красного вина и пачку спагетти – надо было срочно поправить настроение и все обдумать.

Пока закипала вода, Никита заставил себя убрать скоропортящиеся продукты в холодильник, а остальное, не разбирая, сунул в необъятный встроенный шкаф прямо в пакетах.

Приглядывая за кастрюлей, он вспомнил рассказ Ольгиной американской подруги о том, как в ее семье было принято проверять готовность спагетти. Мать подруги бросала вареную макаронину в потолок. Если прилипла – готова, если сразу отвалилась – не доварена. Или наоборот – Никита не запомнил. На вопрос изумленной публики, что же происходило дальше с макаронами на потолке, подруга невозмутимо отвечала: «Их смахивали шваброй». Она тогда не поняла, почему так смеялись ее русские друзья.

Никита посмотрел на четырехметровые потолки и покачал головой:

– Не долетит.

Только взяв с плиты кастрюлю с готовыми спагетти, он сообразил, что не подумал про дуршлаг. Пришлось сливать кипяток через край. В результате в кастрюле осталась вода, а спагетти частично ускользнули в раковину.

– Главное, старик, что у нас есть штопор, – утешился Никита.

Он вынес на балкон еще пару стульев и устроился с максимально доступным комфортом.

К этому моменту совсем стемнело, но ему все равно хотелось посидеть под звездным небом. Балконы соседних домов были пусты, освещенные окна безмолвны. Никто не нарушал его уединения.

Вино из керамической кружки и большая тарелка спагетти быстро сделали свое благое дело. Первые эмоции улеглись – Никита обрел способность рассуждать и даже иронизировать.

– И как ты до этого докатился, старик? – с насмешкой спросил он сам себя. – Тебя все послали. Жена, сын и даже мать. Похоже, все считают тебя идиотом.

Чувствовать себя идиотом было неприятно.

В Никите проснулся внутренний оппонент:

– Бабы – дуры! Всю жизнь пилили: «Где шатаешься?», «Пьянь», «Псих», а теперь парня толкают туда же. Есть логика?!

Воспоминания наползали волнами. Про изматывающую работу над проектами. Про ночи в агентстве – пьяные и небезгрешные. Про ссоры с женой – иногда лопалось даже ее бесконечное терпение.

По мере того, как пустела бутылка, эмоциональный фон менялся. Никите вспомнился кайф от совместной работы в команде, где все понимали друг друга без слов. Он заново умилялся нелепым ошибкам, которые потом превращались в анекдоты. Перебирал самые яркие эпизоды и заново переживал всплески адреналина. В те годы он жил так, будто жизнь была бесконечна, а сам он – бессмертен.

– Хорошие были деньки, – грустно признался он вслух. – Жалко, что все закончилось.