Василий Лягоскин - Далеко от Земли. Часть первая: Ученик Древних

Внутри каменного склепа все было устроено, как в самой страшной сказке. Увы, Лие никто сказок не читал. Поэтому о назначении железных, деревянных, и каменных предметов, чьи тени дрожали в свете самого настоящего факела, зажженного аграфом небрежным щелчком пальцев, знать она не могла. Но от этого ужас ее меньше не стал. Напротив, он разгорался внутри тщедушного тельца жарче, чем пламя маленького рукотворного костра, заключенного в чаше факела. И тем сильнее, чем меньше в ней оставалось заемной энергии. Последняя капля растворилась в полумраке подземелья, когда на запястьях Лии защелкнулись тяжелые стальные браслеты наручников.

Дроид разжал две стальные клешни (двумя другими он ловко приковал девушку к каменной стене), и аграфка повисла, не доставая такого же каменного пола даже кончиками пальцев ног. Из ее груди, обнаженной, и «украшенной» наливающимися синяками, раздался еще один долгими мучительный стон.

– Подождем, – мрачно заявил Глава, останавливаясь в двух шагах от висящей дочери.

Два взгляда перекрестились, и застыли, словно слившись воедино. Совершенно бездумно Лия попыталась вызвать внутри себя то чувство, с каким она приняла в себя первые капли чужой энергии. Увы – то ли не хватило сил и опыта, то ли для такого таинства нужен был телесный контакт, быть может, даже такой интимный, как в случае с Армонвиллем, но Глава лишь хищно усмехнулся, показав дочери безупречные клыки. Он не сдвинулся ни на сантиметр; застыл подобно хищнику, поджидавшему добычу. Впрочем – добыча уже была здесь, и бежать она не могла. Могла лишь стенать и молить о пощаде. Но в холодном воздухе подземелья не прозвучало ни слова; лишь чуть слышный скулеж аграфки, прерываемый ее же стонами. До того самого мгновения, когда в пыточной появился еще один разумный – старый слуга, единственный, который при виде Лионель не морщил в презрении губ. На самом деле он относился к девочке не лучше всех остальных. Просто громадный опыт службы в клане приучил его сдерживать, точнее, скрывать эмоции – мало ли что, мало ли как повернет течение жизни капризная судьба? Но в эти мгновения старый прислужник был явно встревожен; больше того – он был в панике. И не удивительно – весть, которую он принес хозяину, могла лишить его головы. Причем, самым мучительным образом.

– Лэр, – почти прошептал он, не решаясь поднять головы, – я не смею сказать…

– Что ты там бормочешь? – рыкнул на него Глава, поворачиваясь, перетекая на месте всем корпусом так, что Лия даже не успела моргнуть, а перед ней снова нарисовалась замершая до судорог спина отца, – говори громко и ясно.

– Да, лэр, – старый слуга тоже выпрямился, – я принес дурную весть. Ваш сын, лэр…

– Что с Армонвиллем?! – вскричал в бешенстве Глава.

Слуга попятился назад, но головы опустить не посмел. И даже вполне крепким голосом завершил послание:

– Лэр, медкапсула не смогла помочь вашему сыну. Он… умер!

– Что?!! – теперь уже взревел аграф, – как это может быть?! Этого просто не может быть!!

Спина, и плечи, и вся его фигура на мгновение потеряла свою стройность; каким-то неведомым чувством Лия поняла, что Глава осознал и принял непоправимое. Но жалеть отца она не стала. Напротив, ее губы попытались раздвинуться в злорадной усмешке, но… Глава повернулся уже медленно, переступая ногами как каменный истукан. Его лицо, опять замершее напротив девичьего, было спокойным; это было спокойствием смерти. И оно обещало ей то, что невозможно было выразить словами. Хотя аграф попытался.

– Ты будешь жить, отродье Тьмы, – почти ласково пообещал он, – жить долго. Жить и мучиться. Это я тебе обещаю. А для начала… Для начала мы, доченька, попробуем вот это…

За спиной Главы громко икнул слуга. Это «доченька», впервые за четверть века покинувшее уста отца, означало для прислужника неминуемую смерть. В руках аграфа, тем временем, оказалось что-то металлическое, с острой зубастой пастью, в которой могла поместиться голова юной аграфки. Агрегат хищно щелкнул; один из его зубьев ткнулся в середину девичьего лба, и пополз вниз, и вправо, к глазу, оставляя за собой кровавую полосу. Лия зажмурила глаза что было сил, и потому не могла увидеть, кто и где негромко произнес слова, заставившие зуб остановиться, не дойдя пары сантиметров до глаза, и впиться в лоб с такой силой, словно теперь ей хотели пробить черепную кость.

– Нет, – произнес кто-то неизвестный негромко, но так властно, что даже Лия, висевшая на цепях, постаралась выпрямиться вдоль стены, – остановись, Глава. Королевству нужна эта девочка.

Отец скрипнул зубами. Он, кстати, уже стоял спиной к девушке, и, естественно, лицом к аграфу совершенно непримечательной внешности, который стоял в проеме открытой двери. Несомненно, Глава знал этого аграфа. Потому что не взорвался бешенством, не швырнул в незнакомца (незнакомца – для Лии) механизм, что держал в руках, или что-нибудь потяжелее. Нет – он согнул спину, никогда прежде не гнувшуюся в присутствии дочери, в достаточно глубоком поклоне, и не менее уважительно приветствовал «гостя».

– Я рад принимать в своем доме тебя, Второй Советник королевства. Слуги проводят тебя в подобающие тебе покои, пока я завершу здесь Дело клана.

– Нет, – таким же, как прежде, спокойным тоном возразил неведомый Второй Советник.

– Что нет, славный лэр?

Главе тоже удалось произнести вопрос спокойно и уважительно.

– Это не дело клана, граф ди Контэ. Это дело королевства. Выйдем.

Советник отступил от двери вглубь темного холодного коридора. Граф медленно, явно перебарывая себя, зашагал туда же. А Лия, всем своим существом понимая, что сейчас может решиться ее судьба, и что жизнь, висевшая на тонком волоске, сможет порадовать ее день, и два, и еще много-много дней, дернулась вслед за ним. Подобно тому, как она пыталась вытянуть из отца его жизнь. И на этот раз, видимо, ее желание перешагнуло какую-то грань и очень органично двинулось вслед за аграфом. Последний, быть может, что-то почувствовал, потому что остановился в дверях, повернулся, тряхнул ушастой головой, и «наградил» дочь долгим обещающим взглядом. А потом с силой, с громким стуком захлопнул тяжелую дверь. Но толстое металлическое полотно не стало преградой для Лионель. Она висела на стене, и одновременно была там – рядом с двумя высокопоставленными аграфами. Ее глаза были закрыты, и в то же время всматривались в темень коридора, пытаясь разглядеть каждую морщинку на лице Советника. Который, как она уже поняла, теперь имел наивысшую власть над ее судьбой. А уши, нормальные человеческие уши, сквозь камень и металл, отчетливо слышали каждый вздох, каждое слово судьбоносного разговора. В отличие от старого слуги, который стоял рядом с дверью, и тоже тянул к ним свои длинные уши. Слышал ли он что-нибудь? Лию это совершенно не интересовало. Главное – слышала она! Слышала каждый слог короткой беседы.