Геннадий Дмитриев - Настоящая работа для смелых мужчин. Часть вторая. Пропавшая экспедиция

Николай Иванович поздоровался с техником. Они поговорили о том о сем, вспомнили общих знакомых, кому-то техник передавал привет; создавалось впечатление, что Николай Иванович здесь знает всех.

– Ну, проходи, – сказал он мне, открывая дверь.

Я уже было занес ногу на стремянку, но вдруг спохватился:

– Ой! Нужно мне к Александру Петровичу зайти, у него же моя летная книжка осталась!

Николай Иванович рассмеялся:

– Да вот она, твоя летная книжка, у меня, я тебя уже и в полетный лист вписал, а иначе как бы тебя через проходную на летное поле пустили?

– А если бы я не согласился? – изумленно ответил я.

– Но ведь, согласился же!

Возразить было нечего, и я вошел в самолет. Фюзеляж внутри был выкрашен голубой краской, вдоль бортов стояли приставные сидения. Это был транспортный вариант Ан-2. Я прошел в пилотскую кабину, нацеливаясь в правое кресло.

– Э, нет! – сказал Николай Иванович. —Садись туда, – он показал рукой на левое кресло, – сам будешь пилотировать, а я пока за штурмана поработаю. Не разучился еще на Ан-2 летать?

– Надеюсь, что нет.

– Ну, тогда запускай движок, помнишь как?

Мотор Ан-2 запускается весьма оригинальным способом, стартер вначале раскручивает маховик, и только потом, после подсоединения маховика к двигателю, за счет его инерции, раскручивается сам мотор. Если же мощности аккумулятора не хватает для раскрутки маховика, в самолете имеется ручка, как у полуторки, да, впрочем, Ан-2 и есть полуторка, он поднимает в воздух полторы тонны груза.

«От винта!» – подал я давно забытую команду. «Есть от винта!» – ответил техник и отошел в сторону так, чтоб я мог его видеть. Маховик начал вращение, низкий гул становился все выше и выше. Я включил сцепление маховика с двигателем, звук сразу же сделался низким, тяжелым. Движок, несколько раз чихнув, выплюнул синее облачко дыма и уверенно заработал на малых оборотах. Руки сами включали нужные автоматы защиты сети (АЗС) в нужной последовательности. Казалось, я уже давно забыл Ан-2, но руки помнили и делали все сами, автоматически. Николай Иванович настроил радиооборудование, связался с диспетчером руления и запросил разрешение занять предварительный старт 6 6 Предварительный старт – Положение самолет перед взлетно-посадочной полосой. .

– Режимы, скорости помнишь? – спросил он.

– Помню, – ответил я.

– Ну, тогда выруливай на предварительный.

– Надо бы движок прогреть.

– Давай выруливай, пока рулить будем, прогреется, нечего горючее зря жечь.

Я увеличил газ, и самолет плавно тронулся с места. Действуя педалями и тормозами, я вывел Ан-2 на нужную рулежную дорожку. Когда мы выбрались на взлетную полосу и заняли исполнительный старт, двигатель действительно успел прогреться до нужной температуры.

– Ну, взлетай, – сказал Николай Иванович.

Мотор взревел, предупреждая всех о серьезности своих намерений, полный готовности разогнать машину, и унести ее от грешной земли в родную стихию. Я отпустил тормоза, и самолет начал разбег. Вскоре шум колес на стыках бетонных плит прекратился, остались только гул двигателя и винта, да свист ветра в подкосах и расчалках крыльев, самолет прочно лег всеми четырьмя плоскостями на тугой поток воздуха и поплыл над землей, поднимаясь все выше и выше во владения древнего славянского Бога Сварога, которому доверили мы свою судьбу.

– Набирай 500 метров и бери курс 210, – сказал Николай Иванович.

Я молча кивнул. Набрав высоту, я установил режим работы двигателя, соответствующий максимальной дальности полета. Вот уплыл под крыло берег, покрытый зеленью прибрежных дач, скрылись стоящие на рейде суда, и впереди, по курсу, расстилалась необъятная ширь океана, ни одного ориентира, только водная синь, до боли режущая глаза в лучах полуденного солнца.

Настроение было приподнятое, я снова сидел в кабине самолета, снова держал в руках штурвал, я снова жил той жизнью, с которой, казалось, навсегда уже придется расстаться. Еще час назад я хотел напиться от отчаянья и навсегда забыть о летной работе, еще совсем недавно я с робкой надеждой смотрел в глаза тем, от которых зависело решение безответного гамлетовского вопроса: «Быть или не быть?». И вот, вопрос решен. Быть! И я снова был тем, кем и раньше, и жизнь моя снова зависит от метеоданных, высоты и скорости полета, остатка топлива и многого другого, которое отличает тех, кто ходит по земле от тех, кто избрал своим уделом воздушную стихию.

Николай Иванович настраивал радиокомпас на частоты приводных радиостанций и радиомаяков, уточнял курс и давал мне соответствующие поправки. Стрелка индикатора уровня радиосигнала постепенно клонилась к нулю, сейчас она замрет на нулевой отметке, и все, мы останемся одни, одни над океаном, без средств радионавигации, и никто уже не сможет прийти на помощь, если случиться беда. Когда указатель топлива достиг середины шкалы, я про себя отметил, что мы прошли точку возврата, и вернуться назад уже не сможем, что бы ни случилось. Оставалось только одно – найти остров в океане и благополучно приземлиться.

При любых полетах, на любых типах летательных аппаратов необходим навигационный запас горючего, позволяющий принимать решение об изменении маршрута при непредвиденных обстоятельствах, либо для восстановления ориентировки, в случае ее потери. У нас этого запаса не было. В нормальных условиях никто бы никогда не выпустил самолет без навигационного запаса, но теперь о «нормальных» условиях придется забыть навсегда, ввязавшись в эту немыслимую авантюру. Чем ближе к нулю клонилась стрелка топливомера, тем более мрачные мысли лезли в голову.

Вспомнился последний полет Амелии Эрхарт, которая тоже искала остров в океане, искала, но не нашла. Поиски пропавшего самолета не дали никаких результатов, до сих пор о последних минутах жизни Амелии и ее штурмана никто ничего не знает, и не узнает уже никогда. Да мало ли было таких полетов – полетов «в никуда», которые не закончились посадкой? Руал Амундсен на своем «Латаме», Леваневский на ДБ-А, – всех их искали. Искали, но не нашли, а нас, если что, и искать никто не будет.

Николай Иванович сидел с полузакрытыми глазами, и казалось, дремал. «Ну вот, – подумал я, – сейчас этот „Сусанин“ заснет, и никто уже не поможет, даже интуиция не спасет, моя интуиция, похоже, молчит, а его – просто дремлет, а других средств навигации, кроме интуиции, у нас нет».

Тут Николай Иванович открыл один глаз, посмотрел на приборы и сказал:

– Доверни пять градусов левее.

Я выполнил указание и уставился на него полным недоумения взглядом. «Ему что, дух Ивана Сусанина сквозь сон курс указывает?»

– Ветер усилился, – ответил он на мой вопрошающий взгляд, – вон на волнах барашки появились, да не сплю я, я вниз, на волны смотрю.