Наталья Игнатова - Ничего неизменного. Тарвуд-2

Заноза не понимал, почему загадкой в женщине непременно должна быть не способная заткнуться птичка размером с абрикос, и бешено-желтого цвета, но, скорее всего, это непонимание было обязательным условием женской загадочности. А за исключением канарейки, Эшива была совершенно нормальной. И с чувством юмора. Что немаловажно для дамы, возраст которой так далеко перевалил за сотню, что его стало приличным и спрашивать, и называть.

А найденный мальчик Эшиву сильно взволновал. Она даже ждать себя не заставила: стоило войти в трейлер-гостиную, как она явилась туда через другую дверь. Подлетела, торопливо поцеловала, и тут же начала рассказывать, как поехала прогуляться в горы, нет, не на охоту, а просто захотелось прокатиться, а там этот мальчик. Бежит по краю дороги, у самого ограждения, да так быстро, что сразу ясно – свой. Даже лунным взглядом смотреть не надо. А за ним машина. Летят, как черти. То обгонят его, то отстанут. Примериваются. Поймали бы давно, если б не боялись за ограждение вылететь. Там высоко, верная смерть, если грохнешься.

– Они в него стреляли! Один раз чуть не скинули с дороги. Ему надо было бы прыгать, – Эшива недоуменно развела руками, – я не знаю, почему он не спрыгнул.

– А я не знаю, почему ты вмешалась.

За его прекрасной индианкой не водилось особого милосердия. Если честно, то вообще никакого не водилось. Спасать постороннего вампира от венаторов она стала бы, только если б захотела им перекусить. На венаторов в этом случае было бы удобно списать его исчезновение.

– Но я же поехала прогуляться! – внимательно взглянув на него, и не найдя понимания, Эшива изобразила на лице терпение: – я спросила Луну, чем бы мне заняться перед ужином, и она сказала: возьми машину и поезжай в горы. Я и поехала. На той красненькой машинке, ну, ты знаешь?

«Ягуар», который он подарил ей в прошлом году, стал «красненькой машинкой», сменив в этом качестве «Крайслер», который, когда-то перехватил этот титул у «Кадиллака». Нужно было или смириться с тем, что Эшива не различает марки автомобилей, или перестать дарить ей машины красного цвета. Заноза все еще не решил, что предпочтительней.

Водить она тоже не умела. Но в таборе хватало лихих парней, умеющих управляться с дорогими тачками. С чужими дорогими тачками. Эшиву им можно было доверять с легким сердцем – и покатают с ветерком, и копам не попадутся. А попадутся – так смоются. И дальше уж дело Занозы отмазать их и машину.

– Значит, мальчика ты встретила не случайно?

– Об этом я тебе и говорю! Луна зря не скажет, правда ведь?

Не вопрос. Хотя порой, по результатам общения с Эшивой, Луна казалась Занозе дамой весьма разговорчивой.

– Пойдем, – Эшива взяла его под руку, – он в патио. Уже поел, но все еще беспокоится. Мне кажется, он не понимает, почему канарейка поет ночью, канарейки ведь дневные птички.

– То есть, ты считаешь, что фонтан и розовые кусты посреди пустыря его не напрягают?

– Я не знаю, дорогой, – она пожала плечами и совершенно неотразимо хлопнула ресницами, – я могу судить только по тебе, а тебя, со всей определенностью, напрягает именно канарейка.

Розами тут пахло одуряюще. Как всегда. Цветы менялись – Эшива любила разнообразие, кроме роз ей нравились азалии, бегонии, левкои, апельсины; иногда, под настроение, шиповник или акация – соответственно, менялись и запахи. Но всегда они были очень сильными. Аромат цветов обнимал как теплая, глубокая вода, и хотелось дышать просто для того, чтобы дышать, а не чтобы курить или разговаривать.

У живых так и голова разболеться может. А мертвым – в самый раз.

Мальчик, сидевший на бортике фонтана, дышал, хоть и не разговаривал, и не курил. Правда, не факт, что дышал он для того, чтобы насладиться запахом роз. Многие вампиры старательно притворялись живыми, и они всегда помнили о том, что живые дышат, моргают и много двигаются. Мальчик мог быть из таких.

Он взглянул на Занозу, и тот ощутил усталость. Тяжелую, холодную, на грани полного равнодушия. Все, что не было равнодушием, было горем, глубоким и беспросветным. Эшива это назвала волнением? Хотя, наверное, когда они встретились, парень был более эмоционален. Убегать под пулями от четверых охотников, потом увидеть, как их машина ни с того, ни с сего падает в пропасть, а потом еще и Эшиву встретить – это для любых нервов серьезное испытание.

– Там был камнепад, – сообщила Эшива интимно, – от камней они увернулись, а от пропасти нет.

Значит, еще и камнепад? Рассосавшийся сразу после того, как машина снесла ограждение и свалилась с обрыва. И чего бы, спрашивается, парнишке после всего этого волноваться?

– Привет, – сказал Заноза парню. – Расскажешь, откуда ты?

Он улыбнулся, и почти сразу получил улыбку в ответ. Усталость и горе – две основные эмоции, но теперь к ним прибавился интерес. Хорошо. Реакция быстрая, с восприятием все в порядке, и даже дайны пока можно не использовать.

– Привет, – сказал парень на очень, очень плохом английском, – извините, я не говорю по-английски.

Акцент у него был… знакомый. Немецкий? Нет.

– Ты говоришь по-немецки? – спросил Заноза на всякий случай.

При звуках немецкого языка взгляд мальчика стал еще чуть живее.

– Я понимаю, – сказал он. – Говорю очень плохо, а понимаю хорошо.

– Ну, зашибись, – Заноза переставил поближе к фонтану один из плетеных стульчиков Эшивы и уселся. С собеседником, которому не желаешь зла, лучше быть на одном уровне. – Значит, немецкий ты понимаешь, но не говоришь, английский почти не понимаешь, и не говоришь вообще никак, а родной твой язык какой? На нем-то ты и понимать, и говорить должен уметь.

– Вряд ли ты знаешь нидерландский.

– По счастливому совпадению, – Заноза достал сигареты, оглянулся на Эшиву. Та махнула рукой, кури, мол, что с тобой делать?

– Что, правда, знаешь? Откуда?

Как много теряют англоязычные! Никогда им не понять этой радости: вдали от цивилизации, на диком пустыре в таборе диких цыган встретить мертвого панка, который говорит на одном с тобой языке. Для англоговорящих нет ничего естественней. Ладно, за исключением того, что панки им привычней живые.

– Он голландец, – сказал Заноза Эшиве.

Выговор у парня был северный, не фламандский и не бельгийский. И теперь уже можно было удивляться, как умудрился спутать акценты. Немецкий ведь только кажется похожим.

– Как Хольгер, что ли? – Эшива присела на крыльцо, подперла подбородок ладонью и взглянула на мальчика с какой-то неизбывной женской жалостью, – там так холодно. Так ужасно холодно! Конечно же, они все сюда поехали.

– Хольгер? – вскинулся голландец. Его усталость и горе мгновенно сменились надеждой, отчаянной, яркой, как фотовспышка, – ты знаешь господина Хольгера? Она знает господина Хольгера? – он вперился взглядом в Занозу. – Она знает где он?