Юлиана Королёва - Эйдос непокорённый

Перед глазами мельтешат заблудшие искорки из загадочной комнаты. Отгоняю. Четыре железных трубки с деревянными ручками, оказывается, рассчитаны на крепкую мужскую руку и девчонке со скромной комплекцией, вроде меня, справиться сложнее. Две поддаются, с третьей приходится повозиться. Когда пальцы сжимают последнюю, взгляд ловит размытую фигуру в меховом балахоне. Сердце ухает вниз, пальцы деревенеют. Я пытаюсь сморгнуть видение, похожее на кошмарный сон. Это невозможно, Зелиг пил со всеми на празднике. Но вот он, прямо передо мной, тот самый, из Доверенных. Выходит, он всё это подстроил, и Макс был прав!

Рву последний рычаг, наваливаясь всем весом – надо успеть! Едва он поддаётся, как вдруг искорка взрывается молнией и вгрызается в запястье. Жгучая боль прошивает насквозь. Перед глазами всё плывёт. Я прихожу в себя, пытаясь вдохнуть и пошевелить онемевшей рукой. Зелиг хватает меня за плечо, ехидно улыбается, что-то говорит, злорадствует, видимо. Только из-за шума в ушах его неслышно. Моё внимание приковано к дирижаблю. Макс, открыв рот, ошарашенно наблюдает за нами, но на помощь не спешит, хоть я зову его, стараясь одновременно справиться с Зелигом. Сдаваться нельзя. Кусаю его за руку, получаю оплеуху, выкручиваюсь и успеваю рвануть к дирижаблю. Только машина отчаливает прямиком перед носом. На борт уже не допрыгнуть, слишком большая пропасть. Зову Макса, но его словно подменили. Он хмуро наблюдает, как Зелиг заламывает мне руки. Я в ошеломлении гляжу, как дирижабль тает в мутном пространстве.

Нет, нет, нет, Макс, ты не можешь так поступить! Худшего кошмара я не представляла. Но он случается прямо сейчас, а проснуться никак не выходит.

Продираю глаза в полумраке, поднимаюсь. Сыро. Аромат терпких курений щекочет ноздри. Тишина, рядом никого. Место не похоже на дирижабль и женскую келью – слишком высокий потолок. Надо мной возвышается трёхметровая статуя Демиурга, у подножия в полу прямоугольная ниша с водой. Тонкий луч света протискивается в маленькое окошко в каменном потолке и рассеивается, едва касаясь безликого чела истукана. Его идеально выточенный из камня антрацитовый корпус местами одет лишь бурым плющом. Демиург совершенен, а совершенство незачем прятать под балахонами.

Меня пробирает озноб: я в храме для медитаций, куда отправляют в наказание. Вскакиваю как ужаленная, бросаюсь к двери, дёргаю перекладину – заперто; стучу до боли в кулаках, ору до хрипоты, но никто не отзывается.

Ненавижу это место. Здесь разрешают только медитировать, а, по мне, это пустая трата времени.

Нужно сосредоточиться и понять, как выкрутиться, но в башке туман, словно с похмелья, губа припухла, во рту привкус крови. События медленно восстанавливаются в памяти: плывут неразборчивой дребеденью винтовые лестницы с бесконечными ступенями, Башня, космос, дирижабль, платформа, дождь, мутный образ Зелига в стихийной круговерти, и самое страшное Макс. Сердце пропускает удар. Я ведь спасала его, не может быть, чтобы он так предательски отдал меня Зелигу. Поверить не могу! Максу ничего не стоило выйти и дать святоше по морде, а он смотрел равнодушно, хотя понимал, что у меня не будет шансов сбежать, и моя жизнь превратится в кошмар. Почему? Что вдруг изменилось?

Сейчас стоит думать о другом. Что меня ждёт? По законам обители я не только нарушила священный запрет, зайдя в Башню, но и совершила преступление: прихватила с собой чужака, чтобы сделать самое непростительное – выпустить его на свободу. Это серьёзно. Но у меня есть оправдание: я спасала человека, которого удерживали в обители против воли. А он всего лишь хотел то, чего святоши его лишили, вернуться домой, вспомнить себя и просто жить.

Брожу из угла в угол. На запястье, куда пришёлся разряд, пульсирует ожог. Странно, что я вообще дышу после встречи с молниями. Откуда они взялись? А Зелиг? Может, он и догадывался о наших планах, но не мог знать, когда мы соберёмся сбежать. Я ведь следила, чтобы за мной никто не шёл, никто не видел, как я спускалась к Максу, как вытаскивала его из тёмных пещер, где у нас держат «особо опасных» преступников, как сопровождала к Башне. Так какого шнода Доверенный оказался на моём пути?

Нужно успокоиться и для начала найти способ выбраться отсюда. Сесть, закрыть глаза, выбросить из головы всё баркачье дерьмо, вдох – выдох, как вдалбливали с детства. Это я умею лучше, чем валять дурака, но сейчас ничего не выходит. Мысли мелькают, как свихнувшаяся мошкара, и я пытаюсь переловить всех мошек, упорядочить, понять, в каком месте просчиталась, но они слишком мелкие и быстро улетают.

Чувство будто сплю и вижу кошмар. Проснуться бы, перелистнув время назад, как страницы старого фолианта. Ощутить на лице проблески утреннего света, падающего в большое панорамное окно кельи. Услышать сопение спящих девчонок, впустить Булку, и постараться не наорать на неё перед всеми за то, что бродит ночами шнод знает где, и возвращаясь под утро, мешает всем спать. Давно пора. А вечером, вместо того, чтобы вытаскивать Макса из тёмных пещер и вести его в Башню, пойти на праздник со всеми, пить вино, веселиться и запускать горящие шары в честь завершения цикла – триста девяносто шесть дней, оборот Эйдоса вокруг Астры.

А следующим утром смотреть, как Максу приносят шкатулку с «чёрной смертью», и он принимает её только потому, что не один из нас.

Нет. Даже после его предательства я бы не выбрала такой вариант.

Пока я разглядываю замок, время тянется древесной клейковиной. Пальцем механизм не откроешь, а больше у меня ничего нет. Как же хочется выползти из тёмной норы, увидеть дневной свет, вдохнуть свежий воздух, сходить к Мастеру Гилладу, поговорить о случившимся или помолчать и послушать стариковское ворчание. Зато рядом с ним всегда спокойней, я даже готова помогать ему в лазарете целые сутки: двадцать шесть часов напролёт мыть склянки, кипятить инструменты и подавать бодрящий чай с листьями дурмана. Но лучше в Архив, к книгам с историями и с вырванными страницами, где, вероятно, рассказывалось о мире на Эйдосе. К недогоревшим в случайном пожаре фолиантам, где навсегда похоронена часть истории Аллидиона. Хорошо быть архивариусом, работать в тишине, покое… Шорох капиллярной ручки по листу, влажный аромат свежей бумаги и сухой, слегка заплесневелый запах умирающего тома. Переписывание успокаивает, освобождает ум, это лучше всякой медитации. Даже думая об этом, я на мгновение забываю, во что влипла.

Вдруг дверь распахивается и в свете проёма является сама глава Совета, Батья-Ир с двумя советниками. Только их не хватало. Что они задумали? Неужели принесли «чёрную смерть» без суда? Во мне всё холодеет.