Леонид Беспамятных - Приключения в городе и деревне. Невыдуманные истории. Книга первая

Ване смешно даже стало.

– Тоже мне, – говорит, – вздумали кого арестовывать. У меня, товарищи, двадцать три года трудового стажа и аж семнадцать почетных грамот, а еще я ударник двух пятилеток…

Подвели к какой – то двери.

– Зайдемте, – предложил мужчина, а сам дверь открывает. Вошли в небольшую комнату. Там за столом милиционер сидит.

– Ну, вот и пришли, – начал разговор который в гражданском. – Что у вас в карманах полушубка?

И говорит:

– Сымайте.

Ваня полушубок стал снимать, а отрез на пол выпал. Подал полушубок милиционеру.

– Ничего там особенного нет. Эх вы! Передовика сельского хозяйства не пускаете к вождю. Я, что оскорбил кого? У меня, между прочим, поезд через полтора часа.

– В вытрезвитель тебе надо, а не на поезд, – хмыкнул милиционер и стал куда – то названивать…

Тут который в гражданском извлек обьектив из кармана полушубка.

– А как это понимать? – спрашивает. Из другого кармана достал корпус фотоаппарата.

– Как?.. Обыкновенно. Это меня негр надоумил…

– Это какой еще негр? – насторожился который в гражданском.

– Джамба. Он из Африки.

– Так… А нельзя ли подробнее? – попросил который в штатском.

Только начал Ваня рассказывать, как открывается дверь, в комнату заходит Джамба. На лице – тревога. Ваня оторопел от неожиданности. А Джамба подошел к милиционеру, какой – то документ под нос ему сует.

– Пардон, господин, – угодливо улыбнулся милиционер Джамбе, – вышла ошибочка.

Конечно, конечно… Забирайте вашего друга.

– Ну и ну! – рассмеялся Джамба. – Всю Красную площадь избегал. Айда, Иван, за мной!

Около ГУМа их ожидал легковой автомобиль. Как оказалось, Джамба – работник торгового представительства. Когда приехали на вокзал, водитель из багажника достал баян в футляре.

– Это твоему сыну, – сказал Джамба. Затем протянул Ване красивую брошь. – А это жене от меня на память.

– Спасибо! – растерялся Ваня. Тут обьявили об отправлении поезда.

– Надо сфотаться, – говорит Ваня. Попросил проводника сфотографировать их с Джамбой на перроне. Уже из тамбура крикнул:

– Приезжай, Джамба, ко мне в Пеньково, не пожалеешь! В баньке попаримся. Жаль, конечно, что в Мавзолей не попали…

Деревенские сначала не поверили Ивану, когда он рассказал им о своих приключениях в Москве. Не поверили и фотографии с Красной площади.

«Нашел, чем удивить, – говорят. – в Москве негров – навалом».

А когда увидели фотку с перрона, где Ваня – с баяном и Джамба – рядом, то тогда поверили…

Вот такая история произошла с Ваней из деревни Пеньково.

Фото Владимира Анухова

Автобус приехал в село уже в сумерках. Отец стоял на обочине дороги, спрятав лицо в воротник полушубка. Мороз был такой, что перехватывало дыхание. Обнялись.

– Леня! Приехал? Ну, молодец, вот ты и дома…

Я протянул ему пакет с подарками. Он взял его и оглянулся.

– Подарки – это само собой, – говорит, – а самое главное – папиросы, Леня, привез?

– Как же, привез, папа, привез.

Он преобразился, тут же закурил.

– Что ты, сынок, папирос привез – спасибо, но ты их все матери не отдавай. Иначе, пиши пропало, заладила: не кури, не кури. Подумаешь – покурил. Все мужики в деревне курят, жизнь – то вон какая…

– А сколько маме отдать? У меня всего тридцать пачек.

– Тридцать не тридцать, а пачек десять отдай. Остальные – мне и сейчас…

Он посмотрел так, как будто его дальнейшая жизнь теперь зависит от моего решения.

– То есть как? – не понял я, – А вдруг мама найдет?

– Пусть попробует. Я потайное место в бане оборудовал, с овчаркой не найти.

Хлопнул меня по плечу, спросил:

– Значит, договорились?

– Ну, отец, тебе видней.

Получив папиросы, заторопил:

– Все. Ступай по переулку, а я напрямки по огороду к баньке побегу. Мать дома квашню завела, ждет тебя. Скажи ей, что скоро вернусь, мол, соседа встретил…

Когда дошли до огорода, он перелез через прясло и горько усмехнулся:

– Мне – то двух пачек папирос на день не стало хватать, а мать всего пачку на два дня дает, я говорю как есть Ума уже не приложу, как от этого проклятого курева отказаться. Удержу совсем никакого нет.

Пыхнул спичкой, снова закурил папиросу.

– Я и леденцы пробовал сосать вместо курения, мать папиросы прятала – не помогло. В голове с утра одна мысль – стрельнуть бы папироску, курнуть охота.

– Не надо было начинать, – я говорю ему. – Маму можно понять: о твоем же здоровье печется…

– Знамо дело… Кто же спорит! – Он выплюнул папиросу в снег, – Не жизнь – маета… Не курил же раньше, другие вон с малолетства начинают… Если уж, сынок, начистоту, то это все проделки деда Гриши.

***

А ведь, действительно, отец до сорока лет не курил. Но однажды рубили в лесу сруб для баньки с дедушкой Гришей, тот и научил его курить, чем для мамы создал проблему на всю оставшуюся жизнь.

Случилось это весной. В мае комаров – тьма, они сильно досаждают. Отец топором работать не может, так как всего комары закусали, не успевает отбиваться. А дедушка свой фронтовой кисет достанет и шнурок развязывает – кисет у него шелковый, с вышивкой, махоркой набитый. Скрутит козью ножку из газеты и курит, пуская колечки дыма. Сделав несколько глубоких затяжек, морщась и пуская слезу от дыма, над отцом посмеивается:

– Н, чё, Семенович, попробуй, ох и крепкая махорка! Никакой комар не возьмет…

Он во время Гражданской войны на фронте стал заядлым курильшиком. Умел пускать дым и ртом и даже ноздрями. У него ноготь большого пальца от никотина желтый – желтый.

– Научить самокрутки сворачивать, а? Это проще простого, – говорит. – Указательным пальцем махорку прижимаешь к бумаге, а большим заворачиваешь в трубочку…

Ну, отец попросил и ему тоже свернуть.

– Я понарошку, – говорит. Дедушка свернул ему самокрутку толщиной с палец, дело лучше пошло, резкий дым махорки отпугнул комаров.

Однажды приехал я к дедушке в гости, а он сидит на кухне и рубит топориком махорку в деревянном корытце.

– Нонче, гляжу я, внук, совсем не уродился табак, – говорит, – надо завязывать мне с курением. Кашель совсем по ночам спать не дает.

Отказаться от курева в дальнейшем папа уже не смог, тоже стал заядлым курильщиком. Как ни боролась мама, все было бесполезно. Вон оно как получилось – то в итоге. А ведь из нас, детей его, никто по сей день не курит. Не нашлось, к счастью, такого «авторитетного» учителя курения, как дедушка Гриша.

***

Когда вечером отец вернулся, мама тут же подошла к нему, шумно потянула носом:

– Так я и знала, опять курил – дышать нечем, за версту несет табаком! Вот я думаю, сынок: не уменьшить ли ему еще норму? А?