Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 1

А возможно, девушка всё больше помалкивала ещё и оттого, как сказал когда-то уважаемый Аслан-бей, что она просто не хотела общаться. И добавил непонятно: у тебя нет стимула. Может, оно и к лучшему… Пока.

– Да уж, ему не до нас…

– Мэ-эг, а почему он… – Ирис забавно почесала нос, как всегда делала, когда о чём-то задумывалась. – Его сю-уда про-опускают? Он то-оже е-евнух?

Нянюшка удивлённо отстранилась.

– А ты не знаешь?

Закрасневшись, Ирис мотнула головой. С чего ей надумалось спросить? Должно быть, вспомнила чернокожих скопцов, сорвавшихся недавно с места в готовности услужить новой фаворитке. А вслед за этим воспоминанием пришло и ещё одно: она ведь давно собиралась расспросить приёмную матушку о добром лекаре. Его визиты, хоть и редкие, но стали привычным и радостным событием, но только сейчас она задалась вопросом: отчего это Аслан-бея пропускают в гарем беспрепятственно, когда, по напыщенному выражению одного из поэтов, «Будь солнце мужского рода – и его не пустили бы в Сераль!» И впрямь, из мужчин здесь мог находиться только сам султан и его возможные отпрыски мужского пола. Случись какое-то страшное событие – нападение, пожар, потоп – даже тогда стражники или спасатели могли пересечь Ворота наслаждений лишь с наложенной на глаза повязкой из вуали, которая затрудняла обзор. Слуги, которые носили дрова на кухню и в бани, торговцы, вызванные к главной экономке, даже приходящий время от времени к валиде звездочёт – все при входе в гаремный двор надевали жёсткий воротник особой конструкции, принуждающий задирать голову и смотреть только вверх, до той поры, пока их не проводят к нужному месту те же евнухи. Дабы даже краем глаза не усмотрели прелестей, принадлежащих лишь султану, Солнцу Вселенной.

А вот уважаемый Ходжа Атауххал Аслан-бей имел свободный доступ в святая святых. И навещал не только госпожу валиде, охочую до новых знаний в науках разного рода, в том числе и в медицине. И не только беременных икбал. Любая наставница-десятница могла к нему подойти с просьбой помочь девушке, находящейся под её попечением, если та вдруг занемогла.

– Не знаешь? – повторила Мэг. – Да ведь он… – Никак она не могла привыкнуть, что здесь с девочками можно говорить обо всём, о чём на её родине вслух упоминать не принято. – Он же немощен… ну, как мужчина, понимаешь? Ещё в детстве переболел заушницей, а она вон как потом сказалась. Для мальчиков эта болезнь опасна. Вроде и телом силён, и на лицо свеж, а с женщиной – бессилен. Он потому и холост до сих пор, и гарем не заводил – нужды нет. – Нянюшка вздохнула. – Вот уж, прости Господи, кому-то с избытком даётся, а у других отнимается… Потому-то ему сам султан и доверяет. А уж после глаза-то…

Ирис торопливо прикрыла ей рот ладонью и обернулась. Никого. Хвала Аллаху! О волшебном Оке Хромца разговаривать запрещалось под страхом смерти.

– Молчу, молчу… – Мэг покивала. – Так-то вот. Жаль эфенди Аслан-бея. Хороший человек, да не дал бог наследников, один только племянник, да и тот далече. Тяжко в старости-то одному оставаться… Ох, да что это я разболталась, а время идёт! Ты иди, детка, иди. Ведь, поди, тишком убежала, как бы тебе из-за меня не досталось.

– Те-ебе точно лу-учше?

– Сама видишь, даже не перхаю. И горло не точит. Хоть работы тут больше, чем в парных, спину вот ломит, зато сухо. Вот и табиб тоже говорил – мне лучше подальше от воды-то… Ну, беги. И вот что…

Мэг прикусила губу.

– Больше не носи мне ничего, – шепнула, уже готовая расплакаться. – Ты молодая, растёшь, танцам учишься… Сама рассказывала, как вас гоняют. Тебе силы нужны. Не смей мне ничего таскать, слышишь? Я ещё продержусь, сколько надо!

Её девочка только заулыбалась и дала поцеловать себя в лоб. Запрещать ей было бесполезно. Сунутый назад персик она потихоньку опустила в нянин карман. Помахала ладошкой. И умчалась назад, в предбанник, где уже поджидала её наверняка разгневанная Айлин.

К превеликому её облегчению, «лунноликая», казалось, не заметила её отлучки. Она о чём-то переговаривалась с Иви, хмурясь и озабоченно постукивая розово-красными ногтями по сиденью мраморной скамьи. Бросила на прибежавшую странный взгляд.

– Впредь не задерживайся, – только и сказала. – Иви, проводи нас.

И сама скинула верхнее платье, оставшись в прозрачной длинной рубахе до пят, сквозь которую так и просвечивало сочное полное тело, способное совратить, пожалуй, даже святого Иону. Ирис же пришлось раздеться полностью, ибо в хаммаме одетой делать нечего. Но к собственной наготе она давно привыкла. Хоть евнухи и массажисты смущали её до сих пор. Пусть они и не мужчины, пусть без главных частей тела… но то, как они иногда оценивающе на неё поглядывали, коробило. Это оттого, поясняла им Наставница, что часть из этих ничтожных огрызков была оскоплена в зрелом возрасте, когда мужчина познал уже не одну и не двух женщин. Таким, если хочешь отбить вожделение, проще сразу отрезать дурную голову. А вот мальчики, лишённые естества в нежном возрасте, так и не поняли, чего не успели испытать, а потому – чужды соблазнов. Но настоящая одалиска одинаково безразлична и к тем недо-мужчинам, и к другим. Они для них даже не слуги, так – куклы у стен. Подай, принеси, пошёл вон, а больше от него и не нужно.

Стараясь не смотреть по сторонам, девушка поторопилась вслед за ханум, заглядевшись на новую наставницу, невольно подражая её походке – плавно покачивая бедрами, ступая легко и невесомо, будто паря над мраморным полом, и даже однажды также непринуждённо встряхнула головой, когда «луноликая» освободилась от нескольких лишних заколок в причёске. Сейчас она взирала на учительницу с немым восторгом, ощущая даже некое благоговение. Пока не наступила пора окриков и муштры, Ирис вдруг увидела перед собой этакую языческую богиню, свободную, прекрасную, которой хотелось поклоняться, настолько она была…

Да. Прекрасна.

И, наверное, это осознавала не только маленькая рыжая девчонка. Ибо прекрасные девы, занявшие к тому времени облюбованные места кто на массажных столах, кто у бассейна, невольно провожали взглядом эту прекрасную пару: одну – в расцвете мастерства и женственности, и другую, похожую на тонкий бледный росток, тянущийся к солнцу – но таивший в себе все признаки грядущей красоты.

И даже валиде из своего тайного чертога, куда не раз водила сына посмотреть на своих гурий в их первозданном виде – и та не удержалась, одобрительно кивнув. А потом отыскала взглядом новую фаворитку сына, Гюнез, не подозревающую, что за ней наблюдают, и скривившуюся в этот момент, словно от цельного лимона без кожуры… и насторожилась.

Сдвинула брови, словно желая что-то понять.

Тень задумчивости пробежала по лицу монгольского божка.