Оксана Обухова - Евдокия. Смотритель чужих грехов

– Нет. – В этот момент Евдокия решила, что раз уж влипла, то выбираться будет одна. Костику и так досталось. Сейчас, наверное, бедняжка голову сломал – куда сестра запропастилась, что с ней произошло, попалась или нет?…

И позвонить ему нельзя: она же «мимо проходила»!

Евдокия упрямо сдвинула брови и губы, сложила руки крестом перед грудью: пытайте, оккупанты, слова не добьетесь.

– Не хочешь, значит, помочь? – задумчиво окинув «партизанку» взглядом, буркнул Зубов. Встал прямо и картинно почесал в затылке. – Ну что ж, подруга, считай, сама напросилась. – Медленно достал из кармана мобильник. – Какой там у нас номер милиции, ноль-два, кажется?

– Не надо! – перепугалась барсеточница и вскочила с диванчика. – Не надо в милицию, ПОЖАЛУЙСТА!!!

Ухмыляясь в темноте, Зубов отключил мобильник.

Кажется, повезло нарваться на влюбленную дурочку. Ишь как взвилась. В огонь и в воду…

– Ну что ж. – Илья уверенно примостился бочком на бидоне. – Давай рассказывай, как докатилась до жизни такой. Тебя как, кстати, зовут?

– Евдокия, – опустив голову, вздохнула влюбленная воришка.

– Дуся, значит. И что же ты, Дуся, портфели-то воруешь?

Гаврилов застрял в далекой пробке, время поразвлечься было.

– Я не ворую, – вскинула голову девчонка. – Я на время взяла.

– Ага. На время. А зачем к щекас… А зачем сюда тащила?

– Просто так.

– Ну, это ясно. Мимо пробегала. А что в портфеле? Знаешь?

Никогда в жизни тишайшая Дуся Землероева не думала, что сможет возненавидеть человека за какие-то двадцать минут. Даже когда противный Мишка Фрязин вылил компот в ранец, возненавидела его на пять минут, но потом жалела, поскольку остолоп Фрязин выливал компот на глазах завуча Страшилы, а после два урока ревел в учительской, дожидаясь отца с ремнем.

Не смогла возненавидеть даже соседского пса Мухтара, который цапнул за ногу и разорвал новые колготки в бабочках. А Дуся тогда вся нарядная на день рождения Синицыной топала. (Опоздала, конечно, и пришла зареванная к разграбленному прочими одноклассниками столу.) Но все равно продолжала носить Мухтару разваренные куриные лапки от маминого холодца.

Не смогла возненавидеть даже оглушительно красивую подружку Котика Марину! С синими, как цветки льна глазами и грудью пятого размера. Страдала тихо и мечтала о цветных линзах для своих зеленых глаз, и значительно налегала на капусту.

Противного мажора, что развалился на бидоне и ногой покачивал, возненавидела каждой фиброй, каждой клеточкой, тончайшим нервом – нашла бы чем, огрела б по башке! Костюмчик заграничный, прическа от стилиста, морда сытая, загорелая, самодовольная, издевается, ухмылка во всю рожу…

– Пошел ты к черту.

– Ого. Какие мы сердитые. – Как вести себя с влюбленными малолетками Илья, пожалуй, подзабыл. Все его девушки ловко припудривали истинные чувства и умело доставали сущность из пудры-нафталина по мере разумной необходимости. А тут, гляди-ка ты, какая первозданная нетронутая чепуха нарисовалась. – Ладно, подруга, считай – проехали. Не трогаю я твоего щека… Как его кстати, зовут? Вечно имена путаю.

– Моего брата зовут Константин.

Ба. Неужто ошибся?! Неужто у нас тут «сорок ласковых сестер»?

– Лады. Брат так брат, все остальное ваше дело.

– Да не воруем мы!.. То есть я не ворую! Взяла на время!

– Тихо, тихо, не кипишись! Мое дело – сторона. Пропустите на балкон – и мы в расчете.

Евдокия не могла представить, как приведет этого гадкого мажора к Костику!

Кусала губы, чтобы не расплакаться, и морщила лицо: господи, ну до чего же не везет!! Ну почему все так противно обернулась?! Вначале привела охранника и шефа прямиком к подъезду, потом наткнулась на этого самодовольного болвана!

(Пока события развиваются по всем законам жанра: двух молодых антагонистов запирают в темной каморке, испарения лакокрасочных материалов туманят незрелые мозги, бушуют независимые страсти… Он полон равнодушия, в ней вспыхивает ненависть.

Что, разумеется, есть полнейшая красота и почва для потенциального романа.

Даже в кромешной темноте он отметит, что у нее стройные ножки и выразительные глазки, она чуть позже поймет, что он не полное дерьмо, а мило притворяется. Мизансцена в каморке вполне может завершится невинным (либо случайным) поцелуем.

Потом на сцене появится парочка чистопородных негодяев антигероев: Константин и Берта.

Что дальше? Заревнует ли (наконец-то!) коварный брат почти сестру? Что предпримет убийственно неверная жена и подлая мачеха? Где батюшка-миллиардер?! И будет ли свадебное платье от Лагерфельда и обручальное кольцо с брильянтом размером в кошкин глаз?

Обождем маленько.

Пока что у него пожар, а у нее потоп. Авось: объединят усилия и постепенно влюбятся. Загасят его пожар ее потопом. Вся история политики и дипломатии на том стоит.

А пока же два человека задыхаются от испарений краски и наощупь пробуют найти консенсус.)

Понимая, что никчемный, от скуки, интерес может все испортить, Илюша Зубов наступил любопытству на горло. Состроил добродушное лицо, взъерошил волосы:

– Проехали, подруга. Мне ваш промысел до лампочки. Пропустите через балкон и мы в расчете – я не при делах.

С губ Дуси Землероевой рвались горячие, оправдательные речи. Стыд распирал изнутри, огнедышащим, пылающим драконом летел из Дуси наружу: ее признали воровкой!! Уничтожили благодушным призрением! Вогнали в стыд, в прах, в ничтожество!

Вытерпеть это невозможно. В голове клокотали и бестолково множились сумбурные слова, глаза намокли и сверкали из потемок безумными фонарями.

Упреки совершенно справедливы. И от признания страшного факта становилось еще горше и гаже. От невозможности оправдаться или взорваться Землероева не нашла ничего лучшего, как разрыдаться. Из самого нутра, из самых разобиженных глубин разодранной души, из мысленного бурелома и терновых дебрей выплеснулся в темноту тихий щенячий скулеж.

Опустившись на диван и сдвинув колени, Дуся разрыдалась в полный голос. Вначале пыталась приказать себе: «Прекрати, тупица, сырость разводить! – Потом с каждым новым всхлипом все больше уходила в самозабвенные рыдания и начинала получать от судорог диафрагмы карающее, мучительное удовольствие. Вываливала, вытряхивала наружу кошмарную нервотрепку, прополаскивала душеньку в слезах…

Жесть. Что делать с рыдающими любовницами Зубов знал прекрасно. Как успокаивать подвывающих барсеточниц, на части режь – не мог представить!

Влепить пощечину? К себе прижать, обнять?!

Девица, кажется, рыдала в истерическом экстазе. Захлебывалась, маму поминала, обреченно заходилась в выразительных конвульсиях…

Не жесть, а жопа. Тут скоро Галя с зонтом вернется, а эта клуша на весь подъезд страдает!