Луи де Ружемон - Новый Робинзон

Мука в бочонках, которые я вытащил на берег, была очень мало попорчена от погружения в воду; вода проникла в них только дюйма на два от краев и там образовала из муки род теста, которое защитило ту часть, которая находилась внутри, так что там мука осталась совершенно сухой. Впоследствии большую часть ее испортили долгоносики. Был у меня также запас драгоценных хлебных зерен, но они также, по крайней мере отчасти, были испорчены, несмотря на то что я просушивал их на солнце. Кроме того, я перенес на берег целые мешки бобов, рису, маису, ящики с консервами, молоко и овощи и множество других запасов пищи; был также небольшой бочонок с маслом и ромом. Мало-помалу я забрал с корабля все, так что через девять месяцев на скалах остался почти только голый остов его. Вещи эти я переносил изо дня в день, соображаясь с временами приливов и отливов. В большом сундуке, который приплыл из капитанской каюты, я нашел большой запас различных семян, и мне пришло в голову попробовать посеять их на островке. Я, конечно, знал, что соленая вода не может питать растения, знал также и то, что мне невозможно расходовать на них свой запас пресной воды, но мысль о посеве не выходила у меня из головы, и я напряженно думал, как бы это устроить.

Наконец я решил проделать любопытный опыт: взял большую раковину черепахи, наполнил ее песком и глиной, хорошенько смочил эту смесь кровью черепахи, размешал все это и посеял там хлебные зерна. Они быстро взошли и так скоро разрослись, что через самое короткое время я должен был рассаживать их. Этот блестящий результат вызвал во мне желание расширить свои посевы, и я скоро имел изящную маленькую ниву маиса и пшеницы, растущих в двух черепашьих раковинах, поливаемых кровью.

Долго оставался я вполне доволен тем простым навесом, о котором говорил раньше. Но когда начал переносить с корабля жемчужные раковины, то мне пришло в голову воспользоваться ими для постройки себе хижины. На корабле было около 30 тонн этих раковин, и сначала я плавал за ними просто для развлечения. Несколько недель прошло прежде, чем я перетащил достаточное их количество; после этого я приступил к постройке. Я сложил из них две стены, каждую около десяти футов длиной, трех футов толщиной и семи футов высотой. Ветер очень приятно продувал сквозь них. Промежутки между раковинами я замазал смесью глины и песка, внутри покрыл их брезентами и устроил, таким образом, очень удобное жилище. Когда наступило дождливое время года, я пристроил к нему третью стену, а перед входом сделал как бы двойной навес, под которым всегда поддерживал огонь. Сверху я покрыл свое жилище соломой, с гордостью пользуясь для этого соломой от собственных жатв.

Котел, который я взял на корабле, очень долго был у меня единственной кухонной утварью, так что когда мне приходилось готовить себе что-нибудь, я устраивал печь наподобие тех, что видел у дикарей Новой Гвинеи. Рыбы у меня было всегда вдоволь, особенно голавлей; что же касается птиц, то стоило только отправиться в ту часть острова, где они выводились и выкармливались, и можно было просто палкой убить их сколько угодно. Пока у меня была мука, я делал себе пироги.

Для ловли рыбы я имел помощников, – целые сотни пеликанов. Те из них, которые должны были кормить птенцов, улетали рано утром и возвращались после полудня, принося в своих зобах от восьми до десяти фунтов великолепной свежей рыбы. Спустившись на остров, они выбрасывали рыбу из зобов на песок, и надо сознаться, я слишком часто забирал у них все. Пеликаны, не имевшие птенцов, возвратившись с охоты, подбрасывали свою добычу из зоба на воздух и затем ловили и глотали ее. При этом я часто с интересом наблюдал, как вороватые чайки, сидя на спине великана, замечательно ловко и грациозно перехватывали падающую рыбу. Свежая рыба вместе с печеным черепашьим мясом и фруктовыми консервами составляли роскошный обед.

После обеда, во время отлива, я обыкновенно купался, если не замечал поблизости акул, а после купания несколько времени бегал по берегу, чтобы обсохнуть, затем возвращался в свое жилище и громко читал по-английски, просто ради удовольствия услышать собственный голос. Книга была англо-французским Евангелием, я взял ее на судне. Я был тогда очень хорошим лингвистом и особенно хорошо говорил по-английски, еще задолго до моего отъезда из Швейцарии. После завтрака я обыкновенно отправлялся на ловлю особой породы рыб, называемой скатом. Это странное создание имеет около хвоста острый костяной зубец, около двух дюймов длины, который мог служить прекрасным наконечником для стрел. По виду эти рыбы походят на громадных камбал, только хвост у них длинный и суживается к концу. Они подплывают к самому берегу, так что я бил их со скалы просто острогой. Самая меньшая из тех, которые мне удавалось поймать, весила около 10 фунтов, и я никак не мог донести домой сразу более двух этих рыб средней величины. Они имеют способность наносить электрический, как мне кажется, удар, откуда и происходит их название. Во всяком случае, я получил однажды удар такой рыбы и не желал бы испытать его в другой раз. Хорошо еще, что это случилось в то время, когда я был среди дружественных чернокожих; иначе сильно сомневаюсь, был ли бы теперь еще жив.

Я медленно ходил по довольно глубокой воде вдоль берега и вдруг почувствовал страшную боль в левой ноге у лодыжки. Казалось, будто это был удар сильной электрической батареи; я упал в полном изнеможении, не будучи в силах шевельнуть пальцем для спасения своей жизни, хотя сознавал, что скоро захлебнусь. К счастью, бывшие со мною чернокожие вытащили меня на берег, и я постепенно оправился. На ноге у меня была только легкая царапина, но долго еще после этого я чувствовал сильную боль во всем теле. Когда я рассказал туземцам все эти симптомы, они объяснили мне, что я получил удар электрического ската.

Но вернемся к моей уединенной жизни на острове. Мясо электрического ската было жестко и безвкусно; я употреблял его только как приманку для акул. Черепахи появлялись на острове в большом количестве и клали свои яйца вдоль берега. На землю они выходили только по ночам, во время прилива, и когда мне хотелось полакомиться, я переворачивал одну из них на спину и оставлял так до утра, а тогда уже убивал ее топором. Раковины их я всегда употреблял на расширение своей нивы, которая постепенно все разрасталась и с течением времени заняла более двух третей острова. Маис и колосистые хлеба росли замечательно хорошо, и я обыкновенно успевал собирать по три жатвы в течение года. Солому я употреблял для подстилок; но так как разные насекомые слишком беспокоили меня, когда я лежал на песке, то я решил попробовать, не лучше ли мне будет спать в гамаке. Я сделал его из шкуры акулы, повесил в своей хижине и нашел, что он прекрасно соответствует своему назначению.