Екатерина Оленева - Белые паруса

Говоря это, Оливер приблизился и, словно боясь обидеть или оскорбить, осторожно положил руки девушке на талию.

Айрис и не думала отталкивать или оскорбляться. Она с нежностью прикоснулась к его тёплой, чуть колючей от пробивающейся к вечеру щетины, щеке.

– Я пообещала себе, что непременно встречу в этой жизни того, кто тронет моё сердце.

Сердце её действительно колотилось быстро-быстро. Словно в груди жила маленькая птичка, желающая лететь:

– Поцелуйте меня, – попросила Айрис.

И они потянулись друг другу, робко, несмело, неумело.

Ни у одного из них тогда не было любовного опыта. И всё же поцелуй был сладок. Ночь прохладна, а вдвоём было тепло.

Теперь вот тропическая жара, а руки стынут от одной мысли, что придётся идти к Оливеру.

Разговаривать с ним.

Как же так происходит?

Как люди могут незаметно для себя пересекать черту? Переходить границу от любви к ненависти? Чувства, словно теряющие в цене облигации, превращаются в ничего не значащие бумажки. Вчера богач – сегодня банкрот.

Ярость и боль коршуном сжали сердце.

Неужели для мужчины достаточно всего одной сладкой щёлки, чтобы перечеркнуть все? Абсолютно всё! Выбросить на помойку, как ненужную упаковку?

Неужели Оливер ни разу не подумал о ней? О её боли? Её чувствах?

«Я хочу запомнить тебя навсегда!».

Но навсегда, увы, не бывает. Разумом это понимаешь, даже принимаешь. Только боль от этого меньше не становится.

Нужно идти к Оливеру.

Нужно начать то, ради чего приехала. Спалить всё к чёртовой матери. Но прежде чем пожар поглотит останки их былой жизни, Айрис поклялась себе заставить Оливера и его шлюху гореть в агонии. Подыхать от той же боли, что снедала её.

«Это война, Оливер», – прошептала Айрис и поднялась, готовая начать бой.

Багровое солнце клонилось к горизонту, повиснув в низкой пелене тумана.

Она молча шла по тёмному коридору к двери, ведущей в спальню мужа. Глубоко вздохнув, распахнула её и, шумя волнами шёлка, переступила порог.

Спальня утопала в полумраке. На окнах опустили шторы, мешая алым лучам закатного солнца проникать вглубь. Камин был растоплен. Ровное тепло, идущее от поленьев казалось совершенно лишним и в без того перенасыщенном духотой воздухе.

Против ожидания, она застала Оливера не в кровати. Сутулясь, он сидел в кресле у огня. Скрип двери заставил его оглянуться.

Видно было, уже какое-то время муж напряжённо ждал её прихода. Красный отсвет падал от углей, подчёркивая заострившиеся черты изжелта-бледного лица с лихорадочно горящими глазами.

Выглядел Оливер отвратительно. Даже хуже, чем Айрис надеялась. А бить лежачего в её представлении было подло.

– Пришла, наконец?

– Вы ждали меня? – с нервным смешком откликнулась она.

– Мне доложили, что ты приехала. Надеюсь, путешествие показалось приятным? Я не раз писал, что здесь небезопасно. Тебе не следовало приезжать, рискуя собой…

– Лицемер из тебя всегда был жалкий.

Айрис не пыталась смягчать свой голос. В нём звенели льдинки.

– О! Конечно же я верю, что ты действовал исключительно в моих интересах, настаивая на том, чтобы я держалась отсюда подальше. Не смеши! Всем хорошо известно, как ревнивые жёны утомительны. Весьма неудобно иметь под боком такую. Это ограничивает свободу и мешает радоваться жизни, так сказать, в полном объёме.

– Айрис, мы не виделись почти год. Неужели нельзя было начать нашу встречу как-то иначе? – раздражённо поморщился Оливер, устало потирая переносицу.

Айрис рассмеялась.

– Ты действительно обрадуешься, если я сейчас кинусь к тебе на шею, душа в объятиях?

– Целовать зачумлённых, бьющихся в лихорадке, не в твоих правилах, – с сарказмом фыркнул Оливер.

– Добиваетесь моей жалости, сударь? Стоит ли мне воспринимать эту фразу как просьбу об отсрочке разговора? Это можно. Поправляйся и отдыхай.

– Не нужно отсрочек. Ты получила моё письмо с просьбой о разводе? Вижу, что получила. Зачем же приехала? Разве не достойнее было бы принять неизбежное со смирением? К тому же твой приезд ничего не изменит. Я не отступлюсь от своих чувств к Каролине. Если нужно, пойду в огонь, лишь бы защитить её. Да и ты, насколько я знаю тебя, вовсе не из тех, кто будет довольствоваться объедками с чужого стола?

К подобному повороту событий Айрис была не готова. Она ожидала, что, узрев её сиятельную персону, муж падёт к её ногам, признает вину и чистосердечно во всём покается.

Но, судя по всему, приступ любовной горячки достиг апогея. Оливер потерял и мозг, и совесть.

– Объедки с чужого стола подбираю вовсе не я, – холодно ответила Айрис, – а твоя продажная маленькая жадная шлюха.

– Не смей оскорблять её!

Айрис продолжала, будто не слыша:

– Хотя нет, она не подбирает объедки – она их ворует. Любому, кроме тебя, хватило бы двадцати четырех часов в её обществе, чтобы понять, чего она стоит.

– Ты не можешь судить её. Ты её даже не знаешь!

– Мне не очень приятно общаться с твоей спиной, Оливер. Ведь твоя интрижка…

– Это не интрижка!

– Эпизод…

– Не эпизод!

– Ладно-ладно! Любовь твоей жизни ещё не повод чтобы не смотреть мне в глаза!

Оливер с вызовом повернулся, но взгляд его был бегающим. Как у труса на дуэли, подозревающего, что соперник успеет выстрелить первым и вряд ли промахнётся.

– Ну, вот, – удовлетворённо улыбнулась Айрис. – Так-то лучше. На чём мы остановились?

Она игриво намотала чёрный локон на палец.

– Ах, да! Ты пойдёшь в огонь и в воду за свою маленькую лживую островитянку…

– Она не лживая.

– Конечно-конечно. В любви она клялась тебе одному. Тому пирату, которого я сегодня, бедняжку, едва успела вытянуть из петли, она в любви, наверное, никогда не клялась! Молча ему давала.

– Как вы грубы, сударыня! Опомнитесь! Вы же леди!

– И что? В вашем представлении все леди, без исключения, безмозглы и беспомощны? Их такими специально растят, чтобы джентльменам было жить удобнее. Тут мы переходим ко второму пункту, что вы озвучили – что-то там насчёт бла-бла-бла?.. Ах, да! «Принять неизбежное с достоинством, приличествующим женщине?». То есть, я должна нести через годы и континенты клеймо брошенной жены? Гордо таскать за собой шлейф сплетен о том, как мол, эта гренадёрша купила мужа, а он всё равно взял да удрал за море-океан искать счастье с другой? По-твоему, мой долг принять всё это как должное? Утереться полотенчиком, что ты, мой сладкий, для меня соткал? Овеять постный лик свой мученической короной всепрощающей жены? Ну уж нет! Я предпочту анекдоты о жене-стерве, подпалившей задницу портовой шлюшке и кастрировавшей своего неверного муженька.

– Ты ведёшь себя как торговка селёдкой, – с презрением протянул Оливер. – Хочешь со мной поссориться?