Дмитрий Билик - Имперский сыщик: аховмедская святыня

Орчук потрогал лоб и поцокал языком. Его благородие охватил лихорадочный жар. Бедняга все время намеревался куда-то устремиться, дергал ногами и руками, пришлось Миху попридержать его. Когда высокородный немного успокоился, орчук осмотрел комнаты тщательнее и обнаружил пузатый чайник с изогнутым носом. Оторвал от своей рубахи кусок холстины, промокнул его и положил на горячий лоб Витольду Львовичу. Приподнял голову и в довершении всего напоил несчастного водой. После этого его благородие забылся окончательно, изредка беспокоемый короткой и внезапной судорогой, что проходила так же быстро, как и проявлялась.

Пока Мих суетился, в дверь, что была прикрыта, постучали. Звук вышел негромкий, но очень уверенный. Не ТУК-ТУК, как костяшками пальцев обычно обозначаются соседи, а тук-тук-тук, говоривший о самом серьезном намерении пришедшего.

– Не заперто, – сам орчук вышел в переднюю, подняв руки и прижавшись к стене.

Предчувствие его не обмануло. В дверях стоял околоточный надзиратель с городовым. В руках, низенький даже по сравнению с обычными людьми, чиновник держал самый настоящий револьвер. У его помощника тоже кобура была, однако гулял там один лишь ветер. Про то каждый мальчишка знал, что низшим полицейским чинам вроде как и положено огнестрельное оружие, но возможностей всех снарядить пока у власти не было. Так и ходили с одними шашками.

Миху повезло, околоточный оказался хоть и сердитым стариком, но все же с разумением. Пистолета с зеленого здоровяка он не свел, но рассказ о дуэли выслушал. Более того, сам в спальню прошел, пощупал пульс и послушал дыхание его благородия. Орчук все это время перед городовым стоял ни жив, ни мертв. А как иначе, эти обучены враз шашку из ножен доставать, почти все из отставных солдат и унтер-офицеров. Дуру включи, да дернись, тут тебе конец и придет.

Как раз, когда самый страх пошел, Миху в голову мысли опять глупые полезли. Вот убьет его сейчас городовой, как есть мундир испачкает. Аж жалко. Черный, ладно пригнанный, не иначе на заказ сшитый. Вон у него какой рост – почти три аршина, выше самого орчука.

– А это не ты ли часом Терентия, присяжного поверенного сын? – Вернулся околоточный.

– Истинно так, Ваше благородие, – отозвался Мих.

– Хороший был человек. Значит, звать тебя Михайло. Слышал я о тебе, слышал, да не думал, что встречу. Вы же с отцом где-то на Старых Вешках жили?

– Да, у папеньки там контора была. Сейчас я на Никольской обитаю.

– Эк, тебя занесло, – крякнул околоточный. – А я Артьемий Кузьмич. Твой отец в свое время моего брата… Ну да ладно, – он собрался, справившись с нахлынувшими чувствами, и продолжил с некоторой суровостью. – Раз уж взялся за его благородием смотреть, остаешься с ним. Утром я зайду справиться. Это ж надо чего учинить, дуэль до Поглощения?! Скандал будет, скандал.

– Но я…

– И не спорь, Михайло, не спорь. Только в память об отце тебя в участок не забрал. Замечательный был человек, тебя вот вырастил.

Околоточный не слушая возражения, махнул городовому и уже из парадной крикнул.

– Зайду утром!

Мих уселся на стул и сложил могучие руки на скатерть. Что ж, действительно, как говаривал его отец: «утро вечера мудреннее».

Глава 2. Где Мих становится ярыжкой, а Витольд Львович и того больше.

Утро не принесло ни мудрости, ни облегчения. Напротив, началось с крика, что возвестило как минимум об убийстве или намерении оного.

Хозяйка, за семь часов вовсе не сомкнувшая глаз, затаилась в парадной у затворенной двери с разбитым замком. Она несколько раз посылала ночью за околоточным, но вскоре явился Тишка-городовой, которого она с детства знала, и сказал, дескать, «если она, ведьма старая, не отстанет от Его благородия, то он ее за седые волосья оттаскает да в околоток заберет».

А ей, бедной душе, все казалось, что ходит вокруг кто-то. В окна заглядывают, будто даже внутрь сунулись, но она себя обозначила. Выругалась со страху, как обычно только чертей бранным словом поминают, да лопату, Бог весть каким образом у нее подле двери оказавшуюся, поближе прижала.

Так и вздрагивала от каждого шороха несчастная. А утром, как только половицы заскрипели да рожа зеленая вышла прочь, взметнулась наверх, позабыв про преклонные года. Думала, загубил проклятущий Витольда Львовича. По правде сказать, даже немного надеялась, чтобы потом околоточному вместе с Тишкой под нос пальцем ткнуть да изречь: «Я же говорила». Но разочаровалась, а одновременно с тем успокоилась – хоть и бледный, обессиленный, но Меркулов все же еле слышно дышал. Хорошо к себе успела вернуться, как крокодил обратно воротился. Нос хозяйки уловил приятный дух каши, и она справедливо решила, что образина намерился отравить ее постояльца. Прокралась к самой двери, заглянула в щелку, что после поломки замка образовалась. Только стала наблюдать, как раздался крик.

Меркулов, пошатываясь, стоял в ближней к выходу комнате, опираясь плечом о стену и прикрыв рукой рот. Его лицо выражало крайнюю степень смущения от своего испуга, вырвавшегося наружу. Зеленокожий возвышался перед ним, покорнейше опустив голову.

– Кто вы? – Спросил Меркулов. Его голос, удивительно звонкий, как у мальчишки, разорвал тишину, окутавшую комнату после вскрика.

– Михайло Бурдюков, Ваше Благородие. Но все кличут Михом.

– Орчук? – Заинтересованно то ли спросил, то ли вслух подумал Витольд Львович.

– Истинно так, Ваше благородие, – обрадовался зеленокожий. – Обычностно не все разницу видят. Говорят, зеленый, значитца, орк и есть.

– Ну какой же орк. Клыков у тебя выступающих в нижней челюсти нет, комплекция, опять же… Михайло, простите великодушно, но как вы здесь оказались?

– Так Его высокоблагородие наказал вас до дому снести. А потом вы так забылись тревожно, я и остался. Думаю, не приведи Господь, что произойдет.

– Его высокоблагородие?

– Секундант, – удовлетворенно кивнул Мих.

Лицо собеседника преобразилось. Казалось, за одно мгновение, пролетевшее со стремительной скоростью пьяного извозчика, он все осознал и вспомнил.

– А что с господином Дашковым?

– Энто которого вы шпагой насквозь проткнули?

От этих слов Витольд Львович побледнел еще больше, потому орчук поспешил его обнадежить.

– Так может и жив. Кто ж его знает. Когда уходили, дышал еще.

Господин кивнул, то ли Миху, то ли сам себе. Настороженно поднес руку к окну, нервно сглотнул и стал смотреть на нее. Диковинка заключалась в том, что чем больше Меркулов глядел на конечность, тем прозрачнее она становилась. А когда вовсе исчезла, орчук перекрестился и стал что-то невнятно бурчать себе под нос. Видимо, молитвы помогли, ибо рука вернулась на место.