Максим Печорин - Самаэль. История Джерома Елисеевича

– Три пули, а одно входное отверстие! У вас соколиный глаз, господин Постников, уж ни более и не менее! – голос оружейника эхом разлетелся по подземному стрельбищу.

Поистине грандиозное сооружение, огромная зала на глубине нескольких верст на окраине столицы. Джером узнал о нем случайно, от одного знакомого археолога, здесь действовали клубные правила и не каждому разрешалось вступить. Но для знакомых и членов высоких родов делали исключения, в основном клуб существовал для ветеранов императорской гвардии и элитных войск. Иероним всегда вовремя вносил плату за пользование этим подпольным стрельбищем и полную анонимность. Но с Петькой они вроде бы сдружились, молодой человек восхищался талантом старого оружейника, а тот в свою очередь соколиным глазом студента. Странное чувство, Джером почувствовал стальной привкус крови на языке такой же, как в том видении утром на лекции, когда посмотрел на стоявшего у мишеней старика. Каково это – стрелять по живым мишеням? Стрелять в гениального Петьку он, конечно же, не будет, это бы была невосполнимая потеря для оружейного дела, но в тот момент, в странных фантазиях, стрелок делал каждый выстрел хладнокровно, без сожаления. Что за ужасная идея поселилась в его голове, откуда эти мысли и жажда крови, он не понимал.

– С таким оружием каждый станет мастером, – ответил Иероним, разглядывая чудо-винтовку.

– Уж поверьте опыту старика, не каждый, господин Постников, далеко не каждый…

Сохранив спокойное выражение лица, молодой человек осознал, что похвала ему не чужда и даже лестна. Скорее всего, возраст. Да, он и вправду был стрелком каких поискать, наверное, именно поэтому сейчас здесь и держит в руках именное оружие, которому имел честь сам дать имя – Самаэль, во имя самого ужасного из известных молодому человеку падших ангелов, ангела смерти, пришедшего за Моисеем. И также в честь его воплощения из оперы Карла Вебера «Вольный стрелок», которую молодой еще Иероним с замиранием сердца смотрел несколько лет назад. Себя он сравнивал с охотником Максом, которому Самаэль обменял секрет изготовления волшебных пуль, которые всегда попадают в цель, на душу. И в его жизни, несомненно, была прекрасная Агата, столько общего и одновременно ничего. Молодой человек махнул головой, отгоняя романтические мысли, и подавил желание вынуть из кармана её платок. Петька подоспел как раз вовремя, протягивая стрелку мишень. Действительно – одно входное отверстие, кучно кладет. Заплутав в своих мыслях и некотором любовании мишенью, Джером не заметил, как за его спиной в этой подземной зале появился еще один человек.

– Ты возмужал, Иероним! Стреляешь гораздо лучше, чем в детстве, – этот голос, такой родной и знакомый и одновременно наполненный совершенно чужими интонациями.

Джером похолодел, по спине пробежал легкий холодок, словно взрыв из прошлого, сознание лихорадочно пыталось сопоставить этот знакомый тембр с тем, казалось, уже забытым, из самого детства. Обернувшись, все еще с винтовкой в руках, молодой человек смерил взглядом девушку в монашеской рясе. Да, новой посетительницей стрельбища оказалась именно она. Знакомые черты лица, та же осанка и глубокий тяжелый взгляд голубых водянистых глаз. Повзрослела, лицо немного вытянулось, скулы проступили жестче. С непокрытой головы спадали короткие черные как смоль волосы, точь-в-точь как у Иеронима.

– Мэри? – Джером с некоторым недоверием произнес имя своей старшей сестры.

Мария Елисеевна Постникова была старше своего брата всего на год, в свои пятнадцать решительно посвятила себя службе Господу и ушла в монастырь. По крайней мере, так родители сказали мальчику, но он считал, что своевольная девушка просто сбежала из дома в поисках своего пути. Они часто разговаривали перед её исчезновением, будучи оба одарены тягой к знаниям. Мария всегда была противницей «женской доли», считавшейся в России эталоном общественной морали, – стать хорошей женой, матерью и домохозяйкой. «Пропасть в обыденности? Никогда!» – это Машенька решила для себя с раннего возраста. С тех самых пор уже шесть лет ни Джером, ни родители не видели дочери и ничего о ней не слышали. Но монашеская ряса говорила в пользу версии родителей, что слегка сгубило впечатление от встречи, не такой судьбу своей сестры представлял Джером. Иногда молодой человек думал, что она стала ученым или художником где-то в цивилизованной Европе.

– Мария, не искажай имена на западный манер, брат.

Стрелок, аккуратно положив винтовку на стойку огневого рубежа, подбирал слова, но все не мог сложить картину воедино. Все вылилось в тяжелый вопросительный взгляд его темных глаз в водянистые глаза Марии. Повисло неловкое молчание.

– Не извольте гневаться, у нас закрытый клуб, эм… мисс, – шаркая, подошел Петька, прищурив свои хитрые маленькие глазки.

– Все нормально, Петр, прошу, оставь нас.

Оружейник о чем-то задумался, но спорить не стал.

– Как угодно, господин Постников.

Стоило двери хлопнуть за их спинами, тон монахини сменился.

– Идем за мной, Ерема, – как в детстве, произнесла сестра. – Винтовку оставь здесь, она тебе пока не понадобится.

Проследовали к дальней пустовавшей стене, где сваливали отслужившие свой срок пулеуловители у крепкого бруса подпорок. Мария коснулась одной из балок, и та ушла внутрь, открывая узкий проход в темный мрак коридора. Балка бесшумно опустилась на свое место за спинами пары, со щелчком включился холодный свет электрических ламп, подвешенных по потолку, – невиданное дело в этой части Петербурга.

– Что за лабиринты тайного ордена? – усмехнулся этому пафосному спектаклю Джером, но, признаться, им удалось его удивить.

– Подожди немного, сейчас увидишь все своими глазами.

– Никак в монахи меня завербовать решили?

– Выбор посвятить себя служению Господу каждый делает сам, я лишь хочу отвратить тебя от пути неправедного либо указать путь истинный. Нам нужен такой «вольный стрелок», как ты, брат Иероним.

– Избавь меня от таких пафосных речей… Брат Иероним, звучит хорошо, даже имя церковное брать не нужно, но я пас, прошу Джером покамест.

– Джером так Джером. Но ответная просьба – Мария.

– Мария так Мария.

Молодой человек пожал плечами, возможно, идущая впереди него девушка сделала похожий жест, либо это была всего лишь игра света в темном узком коридоре, освещенном потусторонним электрическим светом. Он все еще не мог сложить картину в одно целое, но страха перед неизвестностью не испытывал, скорее, предвкушение познания сокровенной тайны исчезновения сестры. Коридор был невероятно аккуратным, идеально выровненные стены, потолок, пол соприкасались под точными прямыми углами. Можно было поклясться, что если к ним приложить треугольник, то стороны совпадут идеально. Еще ни разу не попадалось ему такое торжество геометрии в построенных человеком сооружениях, всегда можно было найти изъян, но, похоже, тут его не было.