Петр Никонов - Долгое путешествие. Остросюжетный иронический мистический шпионский детективный путеводитель

Я обхожу Ратушу справа и сразу же, как по волшебству, попадаю в царство тишины и пустоты. Уже почти совсем стемнело, и улицы пустынны. Редкие машины – в основном, такси. Я углубляюсь в Вену центральную, важную и недешевую, но практически не известную туристам. Здесь люди живут, сюда они приходят и приезжают работать или, скажем, зайти в художественный магазинчик или танцевальную студию. Но сюда обычно не приходят, чтобы просто посмотреть. Лишь редкие туристы, действительно влюбленные в этот город.

Я уже почти рядом с домом. Я прохожу четыре квартала по Флорианигассе и сворачиваю направо, на Ланге Гассе. А отсюда совсем недалеко и до светло-серого шестиэтажного дома с двойным эркером, балконом и рустованным по всей высоте фасадом. В общем, типичный европейский жилой дом конца XIX – начала XX века. Такие дома можно встретить и в Париже, и в Мюнхене, и в Москве, и здесь, в Вене. Я ни в коем случае не хочу сказать, что дом некрасивый, или что архитектура недостаточно хороша. Напротив, он прекрасен и чудесно вписывается в городской ландшафт любой столицы.

Когда-то давно в этом доме жил Курт Гёдель, гениальный математик с трудной судьбой, один из величайших мыслителей прошлого века. Мне довелось пообщаться с ним когда-то давно, в 1970-х, незадолго до его смерти, в Принстоне. Он тогда жил уже совсем глубоко в каком-то собственном мире. Психическая болезнь прогрессировала, но где-то глубоко в нем всё так же существовал и блистал гений, бывший когда-то близким другом Альберта Эйнштейна. Пауль Штайнер тоже живет в этом доме, пусть и не на том этаже, где когда-то жил Гёдель.

Я поднимаюсь по лестнице, задержавшись у одного из окон. Достав из желтого пакета пару пачек денег, я кладу их в карманы брюк, а пакет сворачиваю и прячу под подоконником. Затем поднимаюсь наверх. Гремя ключами, с трудом открываю замок (давно пора бы поменять или починить), и, проскользнув в коричневую деревянную дверь, плотно закрываю ее за собой.

Прохожу в гостиную, сажусь в мягкое кресло. Расслабляюсь. Закрываю глаза. И покидаю тело профессора Пауля Штайнера.

Оглянувшись на дремлющего профессора, подхожу к стене. Когда Пауль проснется, он опять не будет помнить ничего о том, как он провел вечер. Пора оставить профессора в покое. Я использую его уже довольно долгое время, а в моем деле это небезопасно. Кто-то может решить поквитаться с ним за какую-то сделку, расстроенную или, напротив, организованную мной. Пора немного пополнить пенсионный счет профессора Штайнера и навсегда с ним расстаться.

Приняв это решение, я прохожу сквозь стену в соседнюю квартиру. Хельга Майер рано встает и рано ложится. Она уже спит, и я несколько минут просто стою рядом с ее кроватью, любуясь ее каштановыми волосами, раскинувшимися по белой наволочке. Потом приближаюсь и вхожу в ее тело.

Я просыпаюсь и сажусь в кровати. Сон был коротким, и я чувствую, что тело Хельги требует отдыха, но мне нужно отправляться Мюнхен. Завтра там важная встреча. Поэтому я встаю, иду в душ, чтобы быстрее проснуться, завариваю кофе и одеваюсь.

Я нечасто использую Хельгу в качестве своего носителя. Она молодая красивая добрая женщина и мне не хочется случайно подставить ее под удар. За всё это время я потерял не одного и не десять носителей, гораздо больше. Для них смерть конечна.

Хельге Майер тридцать лет. Она учительница начальных классов. Типичная отличница, умница в детстве, послушная дочь авторитарных и религиозных родителей. И пусть к самой религии у Хельги сложилось весьма скептическое отношение, постоянные запреты и запугивания, в совокупности с желанием постоянно доказывать родителям, что она хорошая, привели к тому, что Хельга подсознательно наложила на себя кучу ограничений и запретов, приводящих ее к одинокой и довольно несчастливой жизни.

Здесь было бы в чем покопаться еще одному знаменитому жителю Вены, Зигмунду Фрейду. Но я не он, поэтому психоанализом Хельги я никогда не занимался. Однако мне всегда было немного жалко эту красивую и умную, но чрезвычайно зажатую девушку, поэтому время от времени я устраивал ей сеансы расслабления, отправляясь в ее теле весело отдыхать в бары и клубы, а затем и в постели красивых молодых мужчин (и, пару раз, девушек). В отличие от Пауля Штайнера, часть воспоминаний Хельге я сохранял.

Поначалу это ее ужасало, и она считала, что страдает некой формой диссоциативного расстройства идентичности. Проще говоря, раздвоением личности. Но к врачам она обращаться стеснялась. Со временем (не без моей небольшой помощи), она приняла происходящее с ней как данность, а я стал замечать, что она стала чуть более раскрепощенной, свободной и уверенной в себе, осознавая в себе привлекательную и самостоятельную женскую личность.

При этом, она по-прежнему осталась замечательным детским педагогом, которую любили и ценили и дети, и их родители, и ее собственные коллеги. Хотя, возможно, кто-то из пуритан (да хоть родители самой Хельги) пришел бы в ужас, узнав о том, как эта молодая учительница проводит иногда ночи.

У меня не было цели развратить фройлян Майер или привить ей какого-либо рода сексуальную распущенность или зависимость. Я всего лишь хотел дать ей что-то в благодарность за то, что она иногда была моим временным носителем. Конечно, я тайно давал ей деньги, как и Паулю. Но я честно был очарован ей, и мне хотелось дать ей что-то большее, чем деньги. Я хотел избавить ее от того, что было так неосторожно заложено в ее сознании ее родителями (и ей самой) в прошлом, и что мешало ей жить в настоящем и в будущем. Я не мог уже исправить жизнь Пауля, но я мог помочь Хельге не совершить те же ошибки, которые когда-то совершил Пауль. Я не хотел, чтобы эта прекрасная женщина закончила бы свою жизнь одна в этой квартире, несчастная и забытая. Она заслуживала большего. И, похоже, мои методы сработали. Я заглянул в память Хельги и увидел, что у нее появился друг, с которым она всё больше сближалась. Они были знакомы давно, но раньше она слишком стеснялась его, а он, кажется, считал ее неприступным синим чулком. Хельга, благодаря мне, изменилась, и так же изменилось и ее поведение, и ее восприятие другими.

Ну, и прекрасно. Похоже, скоро и с Хельгой я распрощаюсь. Но не сегодня. Еще одну вещь она должна для меня сделать – доставить меня сегодня в Мюнхен.

Я одеваюсь – просто, ничего вызывающего сегодня, джинсы, футболка. Кидаю в сумку пару смен белья. Беру ключи от машины, запираю дверь и спускаюсь по лестнице. Задерживаюсь у знакомого подоконника, забираю желтый пакет с деньгами. Надо будет завтра в Мюнхене зайти в несколько банков и кинуть их на счета. Понемногу, чтобы не привлекать внимание.

Я выхожу на улицу, нахожу свой Рено, завожу двигатель и аккуратно выруливаю на Ланге Гассе, а затем и на Алзер Штрассе. До Мюнхена мне ехать около четырех с половиной часов по трассе А1, она же Е60.