Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста (сборник)

– Ах, как сильно, должно быть, ты любишь его, синьора? – прошептал араб, не пропустивший ни одного слова из всего сказанного герцогиней д’Эболи, с которой он не сводил горящих глаз.

– Сильно ли я его люблю?! – странным голосом вскричала молодая девушка. – О, Эль-Кадур, я люблю его так, как могут любить только женщины твоей знойной родины.

– Если не сильнее! – со вздохом проговорил араб. – Другая женщина едва ли бы сделала то, что сделала ты, она не решилась бы покинуть свой роскошный дворец в Неаполе, не переоделась бы мужчиной, не снарядила бы на свой счет целого отряда воинов и не пришла бы сюда, в город, осажденный чуть не сотней тысяч врагов, где каждую минуту угрожает страшная смерть.

– Да разве я могла остаться спокойной на родине, зная, что, он здесь и что его ожидают страшные опасности?

– А подумала ли ты о том, синьора, кто спасет тебя в тот день, когда туркам удастся наконец овладеть крепостью и ворваться в город, чтобы предать его огню и мечу?

– Мы все в воле Божией, – с покорностью отвечала молодая девушка. – Да к тому же, если Ле-Гюсьер будет убит, я все равно ни в каком случае не переживу его.

По бронзовому лицу араба пробежала судорога.

– Так что же я должен делать, синьора? – снова спросил он немного погодя. – Мне необходимо вернуться в турецкий стан, пока еще темно.

– Что ты должен делать? Да, главное, постараться узнать куда девали Ле-Гюсьера. Когда мы это узнаем, отправимся выручать его, понимаешь, Эль-Кадур?

– Хорошо. Завтра ночью я узнаю об этом.

– Буду ли я еще жива до того времени? – задумчиво проговорила молодая девушка. – Что ты говоришь, синьора! – с ужасом вскричал араб. – С чего у тебя такая черная мысль?

– Эх, Эль-Кадур, ведь я здесь не на пиру… Но оставим это. Скажи лучше вот что. Не знаешь ли ты, кто тот турецкий рыцарь, который ежедневно является под стенами Фамагусты с вызовом нас на единоборство?

– Это Мулей-Эль-Кадель, сын дамасского паши. Но к чему ты меня об этом спрашиваешь, падрона?

– К тому, что мне предстоит завтра вступить с ним в единоборство, мой верный Эль-Кадур.

– Тебе? С ним?! – воскликнул араб с мгновенно исказившимся от ужаса лицом. – Да разве это возможно! … Я сейчас же прокрадусь в его шатер и убью его, чтобы он не смел больше беспокоить защитников Фамагусты, главное, мою…

– Не бойся за меня, Эль-Кадур. Мой отец был, ты знаешь, первым бойцом в Неаполе, он научил и меня так хорошо владеть шпагой, что я смело могу померяться с самым лучшим из турецких бойцов.

– Знаю, что ты мастерски владеешь шпагой, но все-таки боюсь за тебя, синьора: Мулей-Эль-Кадель – очень опасный соперник. Что или кто заставляет тебя принять его вызов?

– Капитан Лащинский.

– А, это тот польский выходец, который, как мне кажется, питает к тебе за что-то тайную злобу? … От зорких глаз сына пустыни ничто не укроется, и я уже давно разглядел в этом поляке твоего врага, синьора. Неужели это он…

– Да, он. Вот, послушай, что у нас произошло с ним.

И молодая девушка рассказала о своей схватке с поляком.

Эль-Кадур так и подскочил на месте, выслушав этот рассказ. Он испустил такое рычание и его лицо приняло такое дикое и свирепое выражение, что девушка невольно содрогнулась, взглянув на него в эту минуту.

Араб быстрым движением выхватил у себя из-за пояса ятаган, клинок которого ослепительно заблестел при свете факела, и с бешенством крикнул:

– Этот клинок нынешней ночью обагрится польской кровью! … Негодяй не увидит больше солнечного восхода, и тебе не придется выступать против Эль-Каделя, синьора.

– Нет, ты этого не сделаешь, Эль-Кадур! – твердым голосом возразила молодая девушка. – Этим ты только заставил бы всех говорить, что капитан Темпеста испугался и велел умертвить поляка. Нет, милый Эль-Кадур, ты не тронешь Лащинского.

– Так неужели ты хочешь, падрона, чтобы я равнодушно смотрел, как ты вступишь в смертельный бой с этим турком? – выходил из себя араб. – Чтобы мои глаза увидели твою смерть под саблей торжествующего врага?! Падрона, жизнь Эль-Кадура всецело принадлежит тебе до последней капли крови. Воины моего племени умеют умирать, защищая своих господ. Это уже не раз было доказано, и Эль-Кадур…

– Все это я знаю, мой друг, и верю твоей преданности, но пойми: капитан Темпеста должен показать всему миру, что он никого и ничего не боится, – возразила герцогиня.

– Это необходимо, между прочим, и для того, чтобы скрыть мой пол и мое звание, понял?

– Нет, падрона, я не могу этого понять, – резко проговорил араб. – Но убью этого поляка – вот и все!

– Я запрещаю тебе это, Эль-Кадур!

– Но, синьора…

– Приказываю тебе повиноваться, слышишь?!

Араб опустил голову, и из-под ресниц его полузакрытых глаз медленно скатились две крупные слезы.

– Да, – произнес он глухо, я забыл, что я раб, а рабы обязаны повиноваться.

Молодая девушка подошла к нему и, положив на плечо свою маленькую белую руку, задушевно сказала:

– Повторяю: ты не раб мне, а друг.

– Благодарю, синьора, – тихо проговорил араб, низко склонившись перед своей госпожой. – Я буду делать все, что ты прикажешь, но клянусь тебе, что размозжу голову этому турку, если он победит тебя! … Не можешь же ты запретить своему верному рабу отомстить за тебя в случае, если ты пострадаешь от руки врага?.. Что будет мне за жизнь без тебя!

– Хорошо, мой верный друг, если я умру, делай тогда, что хочешь… Ну, а теперь пора уходить. Скоро начнет рассветать, и тогда тебе трудно будет вернуться в турецкий стан. Иди.

– Иду, иду, синьора, и узнаю, куда девали синьора Ле-Гюсьера. Клянусь тебе в этом!

Они оба вышли из каземата и вернувшись на бастион, где все усиливался и усиливался гул колубрин и треск мушкетного огня.

Приблизившись к синьору Перпиньяно, руководившему мушкетерами, молодая девушка, превратившаяся опять в капитана Темпеста, сказала ему:

– Прикажите прекратить на несколько минут стрельбу: Эль-Кадур возвращается в турецкий лагерь.

– Слушаю. Больше ничего не прикажете, синьора? – осведомился венецианец?

– Пока больше ничего. Впрочем, вот что еще: не зовите меня, пожалуйста, синьорой, а называйте капитаном Темпеста. Я не хочу, чтобы еще кто-нибудь, кроме трех лиц – вас, Эридзо и Эль-Кадура – знал, кто я. Прошу вас этого не забывать.

– Слушаю, капитан, простите за забывчивость.

– Так прекратите же огонь. Всего на несколько минут. Думаю, что от этого Фамагуста не погибнет.

Когда молодая герцогиня отдавала приказания в качестве капитана своего отряда, голос ее звучал резко и повелительно, как у настоящего старого, отведавшего пороха воина-командира, не терпящего никаких возражений.

Лейтенант Перпиньяно передал распоряжение капитана Темпеста артиллеристам и аркебузистам, которые тут же прекратили стрельбу. Воспользовавшись этим временным затишьем араб поспешно поднялся на край стены.