Ксавье де Монтепен - Замок Орла

Однако сильный стук в дверь внезапно вырвал его из сладостных объятий дремы.

– Кто там еще? – неуверенно спросил он и, поднявшись с табурета, направился к двери.

– Друг, – отвечали снаружи. – Октройте!

– У друзей есть имена, – возразил он. – Назовитесь, тогда открою.

– Вы меня не знаете, – отозвался снаружи голос, – я от капитана…

– Моего хозяина?

– Да.

– Тогда скажите пароль.

– Капитан называл его, да только я позабыл.

– Тем хуже для вас, я вам не открою, и ступайте своей дорогой.

– Говорю, мне нужно войти, тем более что капитан Лакюзон в опасности и я прибыл от его имени.

Столь решительный ответ поколебал решимость Бродяги.

Однако, прежде чем отворить дверь, он снял ее со старенького крючка, прибитого к стене парой гвоздей.

– Предупреждаю, – сказал он, берясь за щеколду изнутри, – предупреждаю, я вооружен. И ежели вы меня обманули, ежели пришли не от хозяина, вам несдобровать.

– Хорошо… хорошо, – последовал ответ, – договорились. Открывайте же скорей!

Лязгнула щеколда – и дверь отворилась.

В следующий миг в дом с невероятной стремительностью ворвалось человек восемь разбойничьей наружности, вооруженных до зубов и, на манер бретонских крестьян, облаченных в козьи шкуры поверх камзолов серого сукна.

Трое из них набросились на Бродягу, и уже через полминуты бедолага был разоружен, а руки его были скручены за спиной.

– Серые!.. – понуро проговорил он. – Пресвятая Дева Мария, это ж серые!

– Слово-то какое, старый плут! – отвечал человек громадного роста, настоящий Геркулес, видимо, главный над остальными.

Лицо у него было безобразным. Правую щеку, от уголка глаза, до нижней челюсти рассекал шрам, казавшийся глубокой фиолетовой складкой. Саблей же у него была отсечена и часть верхней губы, за которой проглядывали редкие острые зубы, как у хищного зверя.

Две страшные раны, полученные в прошлых стычках, служили своего рода характерной приметой этого человека, и даже дети по всей провинции знали, у кого такое лицо – со шрамом на щеке и изуродованной губой.

Потому-то Бродяга, глянув на говорившего, выкрикнул, а вернее, с хрипом выдавил одно единственное слово: «Лепинассу!»

То был и впрямь грозный Лепинассу – чудовище, у которого даже не было человеческого лица; это он на пару с другим разбойником – Чернявым – командовал шайками наймитов из Бресса и Бюге.

Услыхав, как Бродяга произнес его имя, Лепинассу изобразил жуткую ухмылку, горделивую и самодовольную, при этом его уродливая, рваная губа поднялась вверх.

– Ха-ха! – оскалился он. – Никак, признал меня… что ж, отлично… это облегчает дело, и я тому рад, тем более что время не терпит.

И, обращаясь к своей братии, он со зловещей усмешкой прибавил:

– Эй, вы там, затворите-ка дверь, или не видите, что мне нужно поболтать с этим славным малым?

Серые повиновались.

Лепинассу подсел к камельку, расположившись на том самом табурете, с которого только что поднялся Бродяга.

Он бросил шляпу со вздернутыми полями на длинный стол, стоявший посреди комнаты и, проведя рукой по своей пышной седеющей шевелюре, сказал крестьянину:

– Подойди-ка!

Но Бродяга не мог и шагу ступить: горемыка стучал зубами, ноги у него подкашивались – от страха он был ни жив ни мертв.

Тогда двое бандитов подхватили его под руки и грубо подтолкнули к Лепинассу.

Бродяга пошатнулся, точно пьяный, и, не устояв, повалился на колени.

– Лучшего положения перед тем, как отдать душу дьяволу, не придумаешь! – воскликнул великан. – А именно это и ждет тебя, если не будешь быстро и четко отвечать на вопросы, которые я собираюсь тебе задать.

– Мне ничего не ведомо, – удрученно проговорил крестьянин. – Можете не спрашивать, я навряд ли вам что скажу.

– Ах, выходит, ты ничего не знаешь!

– Нет, головой клянусь.

– Голова твоя сейчас мало чего стоит, да и клятва тебе едва ли что даст. Как звать-то тебя?

– Бродяга.

– Что ж, Бродяга, предупреждаю тебя, если ты и дальше будешь тянуть с ответами на мои вопросы, у меня найдется верный способ освежить тебе память. А чтобы ты скорей вспомнил все, что мне нужно, мои люди перешибут тебе шпагами хребет, так, что горб твой врастет обратно в спину. А потом, когда я возьму нож, чтобы перерезать тебе глотку от уха до уха, уж будь уверен, язык у тебя развяжется сам собой.

Бродяга понуро огляделся кругом и повторил:

– Ничего я не знаю…

– Сейчас поглядим. Здесь есть тайник с деньгами. Где же он?

– Деньги… да откуда же им тут взяться? В доме пусто, хоть шаром покати… хозяин-то мой бедней церковной мыши.

– Зато местные дворяне богаты и ссужают его деньгами на борьбу с нами, уж мы-то знаем. Так где же эти денежки?

– Не знаю.

– Ах, не знаешь, тогда я сейчас тебе помогу вспомнить. Другой вопрос: где Лакюзон?

– Не знаю.

– А Варроз?

– Не знаю.

– А Маркиз?

– Не знаю.

– Стало быть, – заметил Лепинассу добродушным голосом, похожим на ласковое мурлыканье тигра, – ты и впрямь ничегошеньки не знаешь?

– Да ничего… ничего я не знаю!

– Неужели?

– О да… да, верно говорю. Клянусь Девой Марией, ничего я не знаю!

Лепинассу подал знак.

Один из его подручных, с обнаженной шпагой в руке, подошел к Бродяге и сунул острие клинка ему за ворот, между плеч, отчего крестьянин хрипло вскрикнул.

– Вы только поглядите… – угрожающе усмехнулся Лепинассу, – поглядите на этого взбесившегося пса! С него еще шкуру не успели содрать, а он уже воем воет!

В самом деле, шпага разбойника всего лишь распорола Бродяге камзол – от ворота до пояса, но, почувствовав леденящее прикосновение стали, бедолага решил, что ему распороли кожу.

– Посмотрим, что этот старый бирюк запоет совсем скоро, – продолжал Лепинассу.

Из-под распоротой пополам одежды, сползшей на пол с левого и правого плеча Бродяги, показались тщедушные плечи крестьянина и выступающий между ними горб.

При виде такой картины серых охватил приступ неподдельной радости – они тут же принялись обмениваться веселыми шутками.

– Ей-богу, – проговорил вожак, присоединяясь к общему веселью, – вот так урод! Это ж сущее милосердие – выпрямить такой хребет, кривой, как виноградная лоза. Так сделайте же столь благое дело, братцы! На том свете сие вам, как пить дать, зачтется.

Едкая шутка предводителя возымела бешеный успех у серых, и впрямь больших охотников до всяких остроумных выходок.

Обнажив шпаги, они обступили полукругом Бродягу и стали ждать сигнала вожака.

– Полагаю, наш простофиля, – заметил он крестьянину, – не преминет нас предупредить, когда к нему вернется память.

И, обращаясь уже к подручным, продолжал:

– Ну же, братцы, не подкачайте!

Тут одна шпага вскинулась и опустилась… потом другая, за нею третья – и так до тех пор, пока все семь клинков поочередно не обрушились плашмя на смуглую, точно пергамент, кожу несчастного; дальше все повторилось сызнова…