В. Пашинин - Мир приключений № 14, 1968

— Ладно, представится случай, проверим…

Войнович вышел на палубу, где стерегли перебежчика. Постукивая носком сапога, капитан сказал:

— Поедешь с нами. И смотри, если что не так, вздерну на рее!

Боцмана бомбардирного корабля, на который поместили Музаффара, Войнович предупредил:

— С нехристя глаз не спускать.

Осматривая грузы, Войнович наткнулся на ящик с надписью «Томский железоделательный».

— Чей? — раздраженно спросил он.

— Капитан-поручика Михайлова… — доложил боцман.

Позвав Андрея, Войнович дал понять, что не допустит негоциации, пятнающих честь флота. Он явно подозревал Андрея в том, что тот взял с собой контрабандный товар. Андрей поднял с палубы ломик, оторвал верхнюю доску ящика.

Войнович увидел не товары для торга в чужих землях, как ожидал, а очертания какой-то странной машины.

— Так вы алхимик… — Он пытался скрыть свое смущение.

Однако замешательство капитана длилось недолго. Скривив губы, Войнович сказал, что машина не значится в реестрах и он не возьмет в плавание сомнительный груз.

— О машине светлейшему князю известно. — Андрей решился на ложь.

Войнович вскинул брови. Он был почти уверен, что капитан-поручик врет, и удивлялся его дерзости. Войновича позабавило, что кто-то пытается его заворожить именем Потемкина. Однако, будучи авантюристом по натуре, граф оценил находчивость Михайлова. Да и одумавшись, Марк Иванович счел лишним восстанавливать против себя инженера и его друга, натуралиста. Это были нужные люди. Притом на офицеров эскадры инцидент с ящиком мог произвести невыгодное впечатление. И Войнович пошел на уступку:

— Пусть машина остается. Но опыты с ней в плавании запрещаю.

Андрей был недоволен собой. Он всегда требовал от других правды и вдруг поступился ею. И никакими высокими интересами оправдать свой поступок не мог.

…На третьем фрегате Войновичем был поднят брейт-вымпел, и ровно в двенадцать корабли пустились в море. Попутный ветер надул паруса, и Астрахань осталась позади. Андрей стоял на корме до тех пор, пока не исчез берег. С Катей и сыном он простился дома, думал, что так ей будет легче. В дорогу с собой Андрей взял эмалевый медальон с портретом Кати. Крепостной художник из Томска тонко передал черты ее лица.

Сняв медальон с груди, Андрей положил его на ладонь. Катя смотрела на Андрея с эмали своими большими лучистыми глазами, и мягкая, чуть лукавая улыбка трогала ее губы.

Когда он теперь вернется домой? И где его дом? В Петербурге, Томске или Астрахани?

Ветер свежел, и волны убегали на север.

Плоские горы Мангышлака были унылы и скудны. Казалось, они покрыты грязным мартовским снегом. Одиночные, сверкавшие белизной холмы напоминали глыбы соли. Даже море у этих берегов выглядело белесым.

Серые обрывистые берега перешли в пологие, и нескончаемая вьюжная степь плыла рядом с кораблями. Мелководье и ветер заставили эскадру уйти в открытое море; пурпурный кряж Балхана едва угадывался в туманной дымке. Норд-ост крепчал, потянуло прохладой, и верилось, что пустыня отступит.

Брали пробы воды: она была противно горькой и соленой. Нет, река здесь не впадала в море.

— То ли дело Каспий у Астрахани! Там на десяток верст — подсвежка, хоть воду из моря пей, — говорили матросы.

К Огурчинскому шли медленно, боясь обмануться в своих ожиданиях. Бросив якорь в проливе, утешали себя мыслью, что за угрюмыми ущельями встретят родники и сады. Длинная, вытянутая по краям полоска земли напоминала формой огурец. Видимо, поэтому туркменский остров Айдак на картах был назван по-русски — Огурчинским. По другим слухам, остров славился плодородием, и на нем испокон веков сажали огурцы.

Прежде чем дать приказ о высадке на остров, Войнович сообщил офицерам:

— В планах экспедиции Огурчинскому большое место отведено. Задача наша — стоянку подыскать, где купцы смогут безбоязненно складывать товары. Надобно выбрать участок и для поселения. А туземных жителей велено нам склонить к приязненным отношениям с Россией.

Баркасы были спущены на воду. Обгоняя друг друга, они понеслись к берегу. Около острова весла увязали в иле, и гребцы замешкались.

— Вытащить баркасы на песок! — приказал Войнович.

Он легко спрыгнул на берег и, смахнув пыль с ботфортов, направился к ближайшему ущелью.

Следуя его примеру, Габлиц сделал широкий шаг и плюхнулся в воду. Утопая в тине, он с трудом выбрался на узкую песчаную отмель. Длинные космы морской травы потянулись за ним.

Услышав сдержанный смех, Карл подшутил над собой:

— Мне теперь все трын-трава!

Горячий песок жег сквозь подошвы, знойный, сухой воздух был до того осязаем, что его хотелось отогнать от себя.

Ущелье оказалось неглубоким, и, кроме змей, шуршавших под камнями, в нем ничего не нашли. По склонам редких балок росла полынь. Темные сырые пятна убеждали, что прежде в них собиралась дождевая вода.

С одного из холмов неожиданно открылся вид на озера.

— Вода! — радостно закричали люди.

Андрей недоверчиво покачал головой: он встречал такие же озера в Ширвани и знал, что серебристые блестки на воде — это соль.

Обнаружив солончаковые плеши вместо пресных озер, Войнович разбил моряков на группы и послал их в разные концы острова. Только Габлиц остался у соляных озер, чтобы взять пробы.

Михайлов с матросами пошел в сторону четырех бугров, черневших у южного берега.

…Колодец был вырыт среди бугров. Около него валялись веревка и сшитый из верблюжьей кожи мешок. Вода была сладкая, но достали ее немного.

На выстрел к четырем буграм подоспело большинство высадившихся.

— Да, небогато. Кот наплакал… — Убедившись в том, что колодец скуден, Войнович велел нанести его на карту и продолжать поиски.

— Пустое дело, начальник, — вмешался Музаффар. — Колодец Балкуин больше сорока ведер в день не дает, это верно, но он единственный на всем побережье от Тюб-Карагана до Атрека.

Музаффар поклялся, что слышал об этом от туркмен, приезжавших в Сальяны и Баку.

Слова Музаффа подтвердились: никаких признаков воды на острове больше не было. Дали сигнал возвращаться на корабли, и вскоре у барказов собрался весь отряд. Недосчитались лишь Габлица и Музаффара.

— Может, случилось что? — забеспокоился Андрей и хотел пойти на розыски Карла.

— Отставить! — остановил его Войнович. — За своеволие я буду карать!..