В. Пашинин - Мир приключений № 14, 1968

— Будешь из-за нас в Баку ехать, кузницу оставишь? — удивился Андрей.

— Мы повезем в Баку много посуды…

От задатка Закир-уста отказался, сказал, что его сыновья, заехав на Биби-Эйбат, получат с Андрея сполна.

Андрея тянуло снова встать у горна, подышать раскаленным воздухом печи, самому приготовить из земли формы для литья. Но он понимал, что ремесленники, укрывшиеся ото всех в горах, не пустят чужого в свой цех.

Заночевали в Лаиче, а утром собрались в путь.

— Лучше оставайтесь, вьюга идет, — предостерег их конюх караван-сарая.

— Послушай его. Смотри, как небо затянуло! — сказал Гулам.

— Застрять здесь мало радости. Поспешим. — Андрей боялся за шахту.

Похолодало. Темными и плоскими стали горы, гребнем выступавшие впереди. Снег на них дымился, синел.

Вблизи от ущелья задул ветер.

— Завалит нас на перевале — шахту в снегу начнешь рыть? — брюзжал Гулам.

— Да ну, ветер разгонит облака! — сказал ему Андрей. Но сам с тревогой смотрел на морозный туман, сползавший в ущелье.

На подступах к перевалу снежная крупа колола щеки, слепила глаза. Ветер пронизывал насквозь, перебивал дыхание. На распутье замело дорогу, и они не знали, куда ехать. «Проклятые крестцы! [18] Крестцы — распутье на олонецком областном наречии. — мысленно выругался Андрей. — Говорят же, что распутье — притон нечистых духов».

— Эх, до Шемахи бы доехать, а там спокойно будет! — убеждал себя Гулам.

Андрей встряхнул овчину, накинул ее на плечи Гулама.

— Возьми себе, — отодвинулся Гулам.

— Будет тебе… Я привычный, в снежном краю вырос. — Андрей заставил его надеть доху.

За изгибом дороги, версты через две, начинался перевал. Колеса скрипели на снегу, утопали в сугробах, буксовали на тонкой наледи. Повозку едва не занесло над бездной, и Гулам, обратив к Андрею побуревшее, мокрое от снега лицо, выдохнул:

— Повезло…

Дорога сужалась, вползала в теснины. Снежная кровля свисала с гор, грозя обвалом. В белом просвете выглянула сторожка. Когда приблизились к ней, лошади повели себя беспокойно.

— Неужто волки? — привстал Андрей.

Гулам покачал головой:

— Чуют лошадей.

Из сторожки выбежали люди, приветливо замахали руками.

— Салам! — крикнул им Гулам.

В ответ мужчины вскинули ружья.

— Ложись и гони! — Андрей пригнул Гулама к сиденью.

— Стой! — неслось им вдогонку. — Стой!

Мужчины выводили лошадей, седлали их.

Андрей и Гулам успели удалиться от сторожки, но преследователи могли быстро настичь их. Гулам вовсю погонял лошадей. Пока что дорога шла под уклон, но дальше она взбиралась на кручи.

Андрей прицелился, выстрелил. Снова зарядил ружье… Повозку трясло, снег залеплял глаза, и попасть в преследователей было трудно. Их четверо? Нет, пятеро… Силы были неравны. Разрыв между повозкой и всадниками сокращался. «На подъеме они догонят нас», — ужаснулся Андрей. Свернуть некуда: справа — пропасть, слева — скала. Чуть дальше горы встают по обе стороны дороги. Они обложены мягким, рыхлым снегом. А за ними — цепи гор, одна, другая, третья… В таких местах и бывают обвалы.

— Скорее! — подгонял он Гулама. — Мчи!

Они оторвались от всадников, бешено понеслись вперед.

— Уйдем! — отчаянно твердил Гулам. — Уйдем!

Снег темнел в рытвине, к которой они приближались. Оттуда дорога круто взвивалась ввысь.

— Плохо дело, — прошептал Гулам.

Повозку подбросило, рвануло. Рытвина осталась за ней. Устало перебирая ногами, лошади с трудом шли вверх.

А всадники были уже совсем близко. Андрей опознал их. Перекошенное злобой лицо, черная бородавка под глазом… Это был Музаффар. Рядом скакал человек, которого он десять лет назад видел в Персии, потом в Петербурге. Англичанин из посольства, лазутчик… Андрей протянул Гуламу второе ружье, шепнул:

— В горы стреляй!

Они пальнули — раз, второй… Всадники, решив, что целят в них, ответили залпом. Андрею показалось, что снежная кровля вздрогнула, поползла. Он выстрелил еще раз.

Англичанин нагонял повозку. У него по-прежнему гладкое, бесстрастное лицо, отметил Андрей. А Музаффар крутил в воздухе нагайкой, бил каблуками лошадь.

— Не уйти нам, — пробормотал Гулам.

Еще один выстрел.

И в ответ словно бы зашептались горы. Шепот нарастал, переходил в неясный гул. Огромную шапку снега, лежавшую на скале, вдруг изрезали трещины. Снег зашелестел, съезжая вниз.

Мгновение — и осыпался рваный край кровли, потянулась лавина.

— Гони! — закричал Андрей.

Лошади что было сил рванулись, увлекая повозку за собой. Раздался оглушительный грохот. Эхо подхватило и унесло его, а над землей встало облако снега.

Когда отъехали подальше, Андрей оглянулся и не увидел ни англичанина, ни Музаффара. Не было и остальных преследователей. Они остались по ту сторону громадной белой стены.

Из Низовой шхуна зашла в Баку, приняв на борт груз красителя марены. Она захватила с собой и пассажира. Ветер дул попутный, горизонт был чист, и, миновав имевшие худую славу места, шхуна приближалась к острову Чечену.

Пассажир носил мундир инженера капитан-поручика, изрядно выгоревший и потертый, в руках он держал треугольную шляпу. Из уважения к его чину шкипер уступил ему свою каюту и перешел в кубрик. Однако пассажир избегал каюты. Долгими часами стоял он на палубе, вглядываясь в морскую даль.

Команда знала, что он участвовал в экспедиции Войновича и остался зачем-то в Баку. Он встречал шхуну на пристани и, прочитав письма, доставленные ему из Астрахани, попросил капитана взять его с собой. На вопросы пассажир отвечал невпопад, чаще молчал. Он был слишком занят своими мыслями.

Несчастья одно за другим обрушились на Андрея. Недаром говорят: «Пришла беда — открывай ворота». Катя писала, что совсем извелась без него и второй месяц хворает. Уже не чает свидеться с ним и молит бога, чтобы он не оставил своими заботами маленького Андрюшу.

Застанет ли он ее в живых, сумеет ли вознаградить за лишения и тяготы, на которые обрек? От этих мыслей больно сжималось сердце. Андрей чувствовал себя виноватым перед Катей: он должен был нести свой крест один.

Письмо от Карла, небрежное и шутливое, еще сильнее подчеркивало одиночество и тоску, вставшие за каждой строкой Катиного письма. Карл извещал, что по возвращении в Петербург Войновичу был пожалован перстень знатной цены за труды его на Каспийском море и берегах персидских. Его произвели в капитаны первого ранга и послали в Херсон. «Поговаривают, что он будет командовать Севастопольской эскадрой», — добавлял Габлиц. О себе Карл писал, что он, аки тень, сопровождает Потемкина, но не остается в тени благодаря милости светлейшего. Князь Григорий Александрович поручил ему составить. «Физическое описание Таврии» и представил сей труд вместе с автором Екатерине. Императрица подарила Карлу табакерку, усыпанную бриллиантами.