Леонид Платов - Мир приключений № 13, 1967

Без этого коварного камуфлета мину уже можно вытаскивать на берег для окончательного разоружения. Хищная тварь перестала быть глубоководной.

Но она еще оставалась хищной.

Под мину, лишенную самых опасных своих камуфлетов, подвели стропы, потом осторожно подняли и потащили за собой на длинном тросе — точно так же, как когда-то ее двух предшественниц.

В полном изнеможении — без скафандра — Григоренко лежит на корме, привалясь к надпалубной надстройке. Позволил себе расслабить нервы, дать им кратковременный отдых.

Бот неторопливо пересекает рейд.

На воде туман, и тишина вокруг такая, будто войны и в помине нет.

На каждом боне заграждения примостилось по чайке. Похоже на снежные нахлобучки на верхушках елей.

Как выздоравливающий после тяжелой болезни, Григоренко жадно, без разбора вбирает в себя впечатления, замечает любую деталь. Но города он, по счастью, не видит.

Вкруговую, не будь тумана, вращалась бы перед его глазами панорама Севастополя. Не та панорама — обороны 1854–1855 годов, — которая уже аккуратно свернута, уложена рулонами и ожидает эвакуации (покинет город на предпоследнем судне). Нет, живая, не нарисованная панорама. Время — апрель 1942 года. Точка обзора — внешний рейд.

Сначала распахнулось бы во всю ширь море. Неповторима его синева! Вода ли так аккумулирует солнечные лучи, подстилка ли дна создает своеобразный цветовой эффект, но нигде, ни в одной из бухт Крыма, по мнению Григоренко, нет подобной воды.

При следующем повороте возник бы пятном на мысу равелин, очень широкая, низко срезанная башня с амбразурами.

Затем и к равелину повернуло бы кормой.

Теперь перед Григоренко дома, которые весело разбежались по склонам холмов в глубине Южной, Корабельной и Артиллерийской бухт.

Но сейчас они не видны, лишь угадываются в тумане.

Впечатление такое, будто маляр, размашисто мазнув кистью, закрасил белилами многоцветную, удивительной красоты картину. Потом, небрежно обмакнув кисть в желтую краску, ткнул туда, где предполагается восток. На грязно-белом фоне появилась клякса с расплывающимися подтеками — солнце.

Можно подразнить или, вернее, помучить воображение, представив себе свой милый родной Севастополь таким, каким он был недавно.

За туманом полагается быть статным зданиям под красными черепичными крышами, кокетливым лестницам, каскадом белых ступеней ниспадающим с холма на улицы Ленина и Большую Морскую, тенистым бульварам и садам, где доцветают алыча и миндаль.

Именно в этом сказочно красивом городе прошло лучшее время жизни — юность.

Но ничего похожего на тот город на берегу уже нет.

Замелькали зарницы над берегом — немцы возобновили бомбежку. Туман быстро распадается, разваливается на куски.

А! Это поднялся ветер. Еще несколько резких порывов — и он начисто смывает с панорамы белила тумана.

Из-под них встает другой Севастополь — не довоенный, воображаемый, а сегодняшний, реальный, — всего в два цвета, черно-серый. Ликующие краски выцвели в дыму. Листва сгорела. Город одет известковой пылью.

Похоже на землетрясение? Отчасти да.

Когда-то Григоренко читал, что во время самого сильного землетрясения XVIII века, лисабонского, из двадцати тысяч домов в столице Португалии выстояло только пять тысяч. Но сколько же не тысяч, нет, сотен или десятков домов выстояли в Севастополе на шестой месяц его осады?!

А с неба на город продолжает валиться железо. Раскаленный железный дождь налетает шквалами. И языки пламени взметаются к небу и перебегают над остовами домов. И клубы дыма, оседая, медленно заволакивают все на берегу.

Горло перехватил спазм. Григоренко несколько раз прокашливается, низко опустив голову. Сил нет смотреть на этот измученный, искромсанный железом, задыхающийся в дыму город…

Между тем тумана уже нет, стало совсем светло вокруг.

Слева по борту лопнул снаряд. Бот замечен!

Лениво, со сна, пристреливаются немецкие артиллеристы. Пока всплески поднимаются далеко от бота. Но пристреляться недолго. И маневрировать, увертываться от снарядов тоже нельзя, если сзади на длинном тросе тащится такая цаца.

Как-то не думалось никому о том, что снаряд может подбить бот. Страшно было именно за эту с таким трудом добытую со дна цацу.

Что ж, опять начинай сначала?

При мысли об этом у Григоренко мучительно заныли мускулы рук и плеч. Усталость этих дней навалилась на него, зайдя со спины. Но усилием воли он стряхнул ее.

Немцы на береговой батарее, вернее всего, побрезговали ботом.

Подумаешь, какой-то портовый неказистый ботишка, за которым подскакивает на волнах влекомая им крохотная шлюпчонка!

Неуклюже отворачивая от всплесков, он укрылся в бухте.

— Ф-фу! — не сказал, выдохнул Болгов,

До войны здесь был пляж, один из лучших в окрестностях Севастополя. Летом он делался ярко-пестрым, как луг, от разноцветных купальников и пестрых зонтиков. И все время в воздухе детские голоса и смех, такой радостный, такой беспечный…

Сейчас пляж безмолвен.

С утра его оцепили. Мину поджидала на берегу группа командиров во главе с контр-адмиралом, командиром ОВРа. [5] ОВР — охрана водного района.

Трактор, поднатужась, выволок бывшую глубоководную на берег.

Командиры залегли в укрытие. Там же разместился врач с аптечкой наготове. Да, похоже на дуэль.

Григоренко опять наедине с миной.

Впервые он по-настоящему рассмотрел ее. Очертания не дрожат, не меняются, как было под водой. Зияют открытые горловины. Пятна камуфляжа, как отвратительный лишай, расползлись по тупорылому длинному цилиндру.

Кое-кто из минеров, товарищей Григоренко, полагал, что разоружение почти закончено. Но это было не так. Под водой сняты только два камуфлета. А их может быть гораздо больше. И черт знает, что они там любят и чего не любят…

На всякий случай Григоренко проверил, нет ли на нем чего-нибудь металлического. Как будто бы выгреб опасное из карманов. Стоп! А пуговицы на кителе? Григоренко снял китель и надел вместо него ватник без пуговиц. Фуражку с эмблемой дал подержать одному из «секундантов».

Ночью над бухтой прошел дождь. Песок был мокрый, еще не успел впитать влагу. Не поскользнуться бы!

Медленно переставляя ноги, Григоренко приблизился к мине.

Осторожность! Сугубая осторожность! Педантичная, рассудительная, стремящаяся абсолютно все взвесить и учесть.

Не глупо ли, если сейчас он, Григоренко, допустит какую-нибудь роковую оплошность? Мина, добытая с таким трудом со дна, взорвется под его руками на берегу, и главный секрет ее, охранявшийся столькими камуфлетами, исчезнет без следа в дыму и пламени.