В. Привальский - Старый чачван

Машина стояла у самого края дороги, грузно осев на правое заднее колесо. Впереди никого не было видно.

Слева показалась легкая деревянная арка, а за ней зеленая аллея — дорога в какой-то колхоз.

«Добро пожаловать!» — прочел Рахманов надпись на арке и усмехнулся. «Только сюда и можно свернуть», — отметил он про себя и пошел по аллее.

Солнце село, быстро опускались мягкие сумерки. Аллея привела к большой террасе на берегу водоема. На террасе, поджав ноги, сидело множество людей. В конце ее на огороженной, освещенной электричеством площадке танцевали под мерный рокот бубна две девушки.

«Самодеятельность или концерт, — отметил Рахманов и тут же подумал: — Здесь, надеясь затеряться в толпе, и должен спрятаться преступник».

Капитан осторожно обошел импровизированный зрительный зал, пристально вглядываясь в лица, попробовал пробраться меж рядов — на него зашикали. Все же ему удалось найти председателя колхоза и отвести его в сторону.

Через пять минут вдоль всей террасы вспыхнули яркие электрические лампочки. Зрители зашумели, несколько пожилых женщин торопливо спустили на лица чачваны.

Рахманов лихорадочно вглядывался в людей. Преступника нигде не было видно. И вдруг он вздрогнул от пришедшей в голову мысли. «Старуха!» — вспомнил он последнее слово Хасанова. «Насретдинов переодет женщиной! Конечно: это он украл платье и старый чачван у тети Галии! Когда же он успел переодеться? Наверно, в кабине, пока я его догонял. Которая же из них? Как разоблачить эту мнимую старуху?»

Рахманов пошептался с председателем. И, когда кончился очередной номер, на площадку, где выступали артисты, вышел Рахманов. Он подошел к самому краю, чувствуя на себе удивленные взгляды и не зная, с чего начать.

— Прошу всех женщин снять чачваны! — вдруг сказал он.

Колхозники недоумевали: конечно, носить чачван и паранджу — это феодально-байский пережиток. Но разве уместно ради этого прерывать интересный концерт? Рахманов тоже понимал, что говорит не то.

«Надо сказать им все, они поймут и помогут… А если он будет стрелять? Что ж, пусть стреляет в меня. В пистолете у него осталась только одна пуля». И он шагнул вперед.

Он не помнит, как говорил, какие выбирал выражения. Собственно, обращался он не ко всему залу, а к женщинам, к тем семи, что сидели, понурившись и испуганно закрыв лица.

— Это опаснейший преступник! — закончил Рахманов свою речь. — Он похитил деньги и убил человека! А теперь он сидит здесь и пользуется вашими предрассудками, чтобы скрыться от правосудия. Помогите же мне разоблачить его — откройте ваши лица!

Шесть женщин медленно поднялись со своих мест и сорвали чачваны, обнажив морщинистые, коричневые лица и яростные от гнева глаза. Седьмая осталась сидеть, не поднимая головы. И тогда со всех концов зала протянулись пальцы, указывая на «старуху», и сотня голосов грозно крикнула:

— Вот он!..

Чья-то рука протянулась к нему и сорвала паранджу вместе с чачваном. И все увидели страшную маску страха. Глаза преступника торопливо перебегали по лицам, ища сочувствия, но видели один только гнев. Он понял: это конец — и опустил голову.