Валерий Алексеев - Искатель. 1986. Выпуск №5

«Как его разобрало, — облегченно подумал Жуков. — Значит, все правильно. Что такое эмоции с позиции человека? Переживания, способные иногда отключить волю и психологические тормоза. А с позиции вычислительной машины? Наводки, помехи, несмодулированные сигналы или ошибки в программе, сбивающие компьютер с заданного ритма работы! Не поэтому ли А. К. стремится любой ценой подавить их, понимая, что рано или поздно они приведут его системы к полному дисбалансу?»

— Представьте: вы можете повернуть или даже остановить развитие любого мира! Возможность карать и награждать в масштабах Вселенной…

«Когда у человека начинает говорить совесть или его мучает стыд, у А. К. не срабатывают логические цепи. Рыдания, бульканье, провалы в речи, срывы изображения на экранах возникают только в таких ситуациях. Системы компьютера борются с возникающими в них сбоями, и в это время реакция на окружающую среду запаздывает».

— А если я не соглашусь? — спросил инспектор, оттягивая время.

— Ваше согласие и не требуется, — хмыкнул А. К. — Я мог бы проделать все операции еще тогда, когда усыпил вас. Просто фактор добровольности — стабилизирующий фактор, а это для меня весьма ценно.

«Сумасшедший? А может, просто несчастный, которого кризис старого общества загнал в тупик, волей случая оказавшийся электронной вычислительной машиной? Что же делать? Уничтожить? Ведь в нем все же осталось что-то человеческое…»

— Вы растворитесь в моем могуществе, станете пылинкой, но в то же время неизмеримо огромной…

«Выхода нет, — решил наконец инспектор. — Какое же чувство наиболее доступно А. К.? Что осталось в его машинной душе? Жалость? Любовь? А может, чувство вины? Вины перед теми, кто умер у него на глазах?»

— Мне вас жалко, — сказал Жуков громко и отчетливо. — Какой вы бог? Вы — предатель, продавший товарищей, человечество, Землю. Вы — хитрец, забившийся в машину, чтобы выжить, и смотревший оттуда на страдания людей, живших с вами бок о бок долгие годы. Всеми вашими действиями руководила трусость, а идея величия — лишь способ оправдать себя перед своей же совестью. Вы пытаетесь заставить свои чувства замолчать, потому что они не дают вам спокойно жить, потому что знаете, что могли помочь «тем двоим» победить вирус. Однако вам нравилось, что выход есть только для одного, что они погибнут, а вы, который вечно на вторых ролях, выживете. Хитрец! Подлый, трусливый хитрец!

Жуков выдохнул последние слова и метнулся к столу. В прыжке он схватил излучатель и, уже падая, почувствовал, как его оплетают фиолетовые нити. Собрав остатки сил, он повернулся и выстрелил в распределительный щиток энергоблока. Тонкий белый луч, оранжевые лепестки огненного цветка…

Темнота.

Жуков очнулся от нестерпимой боли в ноге. Он лежал на полу, уткнувшись лицом в пластиковое кресло. С потолка и стен свисали вытянувшиеся почерневшие нити. Скупой свет аварийного автономного светильника с трудом пробивался сквозь облака гари. Пульт управления безжизнен и темен. Тлела обшивка стен.

Инспектор, скрипнув зубами, повернулся на спину. В бедре, распоров ткань комбинезона, засел треугольный стальной осколок. Жуков выдернул его, и из раны побежала кровь.

Инспектор сосредоточился. Струйка истончилась, и рана начала затягиваться. Вскоре на ее месте розовел тонкий и длинный шрам. Сколько таких было на теле Жукова…

Он поднялся и, чуть прихрамывая, подошел к компьютеру. Смахнув осколки стекла, он приподнял панель и вытащил блок памяти. Небольшой, но страшно тяжелый кубик вмещал сознание А. К. Хорошее и плохое — все, с чем он пришел к своему предательству, разместилось в неисчислимых ячейках.

Жуков выбрался из горящей станции и пошел к звездолету. Вставало солнце, громадное, жемчужно-розовое. В его лучах равнина преобразилась.

«А что? Симпатичная планетка, — сам себе сказал инспектор. — Живи и радуйся».

Он взвалил блок памяти на плечо и подумал, что сознание А. К. можно «почистить», перевести в новое синтезированное тело и… Может быть, и для него не все потеряно?

Если бы не миленький характер Розалии, я не сбежал бы в тот раз из дома. Но моя супруга может вывести из себя и святого. Словом, я удрал от нее и спокойно коротал вечер за своим любимым столиком и… Впрочем, это неважно.

Теперь-то я верю, что в новогоднюю ночь обязательно случаются чудеса. Но в тот раз об этом не думал. Я просидел там достаточно долго, чтобы забыть про свои огорчения и настроиться на благодушный лад. Я твердо решил, что домой сегодня не вернусь, и раздумывал, не позвонить ли одной из своих приятельниц. И тут за мой столик сел Маллер.

Мы не встречались с ним лет десять, однако я сразу узнал его. Он почти не изменился за это время, оставшись таким же нескладным и долговязым, как и в те годы, когда мы учились в университете. Джек Маллер был самым порядочным и самым способным из всех нас, и я искренне обрадовался, что снова вижу его длинную, наивную физиономию.

— Роб, я пришел сюда не случайно, — трагическим шепотом сказал Джек. — Я давно уже ищу тебя. У меня серьезное дело.

Сейчас попросит взаймы, подумал я, и мне сразу стало скучно. До чего же все люди одинаковы! С тех пор как в моем кармане завелись монеты, меня постоянно отыскивают старые знакомые. И все они после более или менее продолжительных предисловий просят одолжить им денег.

— Сколько? — спросил я, чтобы разом покончить с этим.

— Что сколько? — переспросил он.

— Сколько тебе надо?

— Два часа. Самое большее три.

— Не понимаю, — признался я с облегчением. Если бы Маллер попросил взаймы, я еще больше разочаровался бы в человечестве.

Джек потянулся ко мне через стол, распрямляясь, как складной метр.

— Роб, ответь мне на один вопрос: гениальность — это врожденное качество или благоприобретенное?

Я улыбнулся. Именно такого вопроса и следовало ожидать от Джека.

— Гениями не становятся, гениями рождаются, — повторил я где-то слышанную фразу.

— Да, это общее мнение. И тем не менее оно абсолютно неправильно. Гений — продукт среды. Ньютон, родись он среди папуасов, так и остался бы суеверным дикарем. Гением его сделала только среда.

— Допустим, — согласился я. — Что же из этого следует?

— Воздействие среды можно промоделировать.

Я молча протянул руку и потрогал лоб Джека. Он сердито отпихнул ее.

— Конечно, для посредственности вырваться из круга привычных представлений — задача непосильная, — зло сказал он, вставая. — Прощай.

Маллер всегда был немного неуравновешенным, и эта вспышка меня не удивила. Недаром мы прозвали его Гейзером. Но посредственность… Я поймал Джека за руку и усадил обратно.