Юрий Пересунько - Искатель. 1987. Выпуск №2

— С миллионом хуже. В апреле он был переведен в дризский филиал. И, как я сейчас выяснил, там его получили по фальшивой доверенности. Видимо, не обошлось без сговора с кем-то из дризских служащих…

— Вы не выяснили, кто получил?

После заминки Шнитке сказал:

— Наш бывший клерк Боб Винкли.

На лице Тирбаха появилась растерянность. Но уже через секунду он расхохотался. Смеялся долго, до слез.

— Вот так история! Умно сработал, шельмец. Теперь не с кого и взыскивать!..

«Вот оно, еще одно дельце Боба, на которое он намекал».

— Бог с ним, с Винкли, — продолжал Тирбах. — Проведите эту сумму как дополнительные затраты на операцию. Рудольфу отправьте миллион из основного фонда.

На другой день газеты подробно описывали посещение Тирбахом банка и покупку «Фурора». Вокруг Дуономуса поднялась очередная бумажная буря. Упоминалась хитроумная махинация Боба Винкли. Естественно, журналисты не могли обойтись без язвительных острот по поводу того, что герой сам у себя украл миллион. Как и следовало ожидать, многие упирали на то, что Дуономус (или скрывающийся за ним Боб Винкли), забирает в свои руки миллиарды Тирбаха. Не пора ли остановить его? Не время ли до выводов особой комиссии наложить секвестр на имущество Эдварда Тирбаха?

В ответной статье я подробно описал действия Тирбаха, доказывая, что он вел себя предельно разумно и прекрасно разобрался во всех банковских операциях, что только благодаря своей высокой компетентности заметил непорядок в документах и предотвратил затеваемую Нордингом аферу. Находящийся под следствием О’Коннен признался, что был подкуплен Нордингом, и дал согласие рассказать об этой махинации подробнее.

Заканчивалась статья так.

«Присвоение миллиона Бобом Винкли, которое выбрали мишенью наши острословы, было раскрыто тоже не кем иным, как Тирбахом. Не случайно журналисты опустили этот красноречивый факт. Если бы под маской Дуономуса находился Боб Винкли, результаты проверки, вероятно, были бы другими».

Теперь у меня появилось множество новых ответственных забот, и я проводил в редакции дни и ночи. Хотелось все проверить, за всем проследить… Дело оказалось довольно хлопотным. Оно не только дисциплинировало меня, но все сильнее забирало в свои сети, все настойчивее вносило коррективы в мои решения и поступки, Я с грустью констатировал, что перестаю принадлежать самому себе…

Однажды поздним вечером в редакции зазвонил телефон. Я машинально взглянул на часы: половина одиннадцатого. Кто же в такую пору мог звонить мне в этот кабинет?

— Кларк? — послышался в трубке вроде бы знакомый голос.

— Да…

— Ты, старина, совсем не отдыхаешь!

— Простите, кто это? — удивился я фамильярному обращению.

— Эдвард Тирбах.

— Очень приятно, господин Тирбах.

— Перед сном надо обязательно гулять. Пойдем подышим свежим воздухом.

— С удовольствием.

Приглашение на прогулку скорее всего исходило от Боба, но полной уверенности в этом не было. Смогу ли я, наконец, убедиться в воскрешении друга?

В бодрящей прохладе сквера мы провели около двух часов. Собеседник шагал очень медленно, часто останавливался… Голова его была занята мыслями, которые он не считал возможным поверять мне. Это мог быть и Тирбах и Винкли, но в нем было заключено и единство их. Я понял, что должен окончательно распрощаться с Бобом Винкли. Прежнего банковского клерка больше не существует! Вместо него есть финансовый магнат по имени Эдвард Тирбах, отношения с которым надо строить на другой, чисто деловой основе.

Тирбах словно понял, о чем я думаю.

— Ну, как твои газетные дела? — спросил он.

Я коротко объяснил ему, что уже вошел в курс дела; что предприятие должно быть жизнестойким, конкурентоспособным, должно непрерывно развиваться, совершенствоваться…

— Я ввел новую должность советника по реорганизации газетного дела, поставив на это место толкового молодого специалиста. Я не дал новому служащему постоянного места, ведь конкретно он ничем не руководит. Четыре часа в день он ходит по отделам и редакциям, присматривается, анализирует, отмечает неполадки… Посещает другие издательства… А потом подготавливает предложения по улучшению, расширению… Я обдумываю их, прокручиваю на компьютере… И уже кое-что начинаю изменять. Например, организовываю выпуск красочного воскресного приложения для женщин.

К моему удивлению, оказалось, что Тирбах хорошо разбирается в издательских делах. Он стал расспрашивать о содержании и тематике статей еженедельника, о формате и объеме газеты, о качестве бумаги и фотографий… Иногда он делал замечания.

— Да, ты абсолютно прав: для женщин очень важно найти дружеский, доверительный тон. Главным редактором приложения обязательно должна быть женщина.

— У меня есть кандидатура, — ответил я.

Появилось такое ощущение, будто вернулись прежние времена, когда я гулял здесь с Бобом Винкли, только теперь оба мы были в новом качестве.

Эдвард опять понял меня без слов, а может, мы с ним думали об одном и том же… Потому что на прощанье он сказал:

— О твоей деловой хватке я уже слышал от Варлея. Теперь сам убедился в наличии у тебя завидной инициативы и предприимчивости. Признаюсь, ты выдержал самый надежный экзамен для руководителя. Я рад, что не ошибся в тебе.

Да, это был Эдвард Тирбах!

Вскоре мне опять позвонил его секретарь и сказал, что Эдвард в клинике Центра и хотел бы повидать меня.

— Что с ним? — встревожился я.

— Приезжайте, узнаете.

В клинику я попал в середине дня. Эдвард был уже на операционном столе.

Варлей сообщил мне, что Тирбах заключил с ними договор на пересадку ему здорового молодого тела.

— Правда, официально операция называется иначе, — продолжал Варлей, — и по документам проходит как замена Эдварду Тирбаху некоторых органов… Его самочувствие заметно ухудшилось, и другого выхода не было. Тирбах очень хотел видеть вас, но откладывать операцию не стал.

— А как же заключение ваших специалистов? — спросил я.

— Какое заключение?

— О решающей роли генов и всего организма в установлении личности Дуономуса…

Варлей, как мне показалось, усмехнулся.

— Неужели вы не оценили ситуации? — Я посмотрел на него с нарочитым недоумением. — Пересадка мозга сулила дополнительные миллионы. Надо было подготовить почву, чтобы к этой операции относились, как к пересадке любых других органов.

— Как! Неужели ученые рискнули на фальсификацию?

Может быть, выражая неподдельное возмущение, я переиграл, но только Варлей пошел на попятную:

— Ну, какие-то данные о влиянии генов и всего организма на интеллектуальную деятельность, видимо, были получены. Я ведь не ученый и не знаю всего. Я сообщил вам свои субъективные выводы, которые сделал на основе анализа общего положения дел, а также некоторых реплик и оговорок руководителей Центра. Надеюсь, вы не будете излагать в газете мои догадки. Теперь у вас с Тирбахом общие интересы.