Густав Эмар - Маисовый колос

Еще за три дня до этого, т. е. 7 апреля, собрание тукуманских представителей постановило не признавать; более диктатора Хуана Мануэля Розаса губернатором Буэнос-Айреса и отобрать у него данное ему прежде полномочие на право сношений с иностранными государствами.

13 апреля то же самое повторилось в Сальте, а в следующие дни восстали против власти Розаса и прочие поименованные провинции. Словом, из четырнадцати провинций, входивших в состав Аргентинской республики, ровно половина объявила себя против Розаса.

Провинция же Буэнос-Айрес представляла совершенно особенный вид.

Южная часть ее опустела, благодаря многочисленным эмиграциям, вызванным вспыхнувшей революцией и последовавшей затем кровавой расплатой за нее, а север был переполнен недовольными.

Розас знал все это, но долго не принимал никаких мер, выжидая, чтобы смутное положение определилось яснее, хотя скрытый мятеж мог вспыхнуть каждый день, если бы явились энергичные вожди; но их-то пока и не было.

Когда же Розас увидел себя стесненным со всех сторон и понял, что силы его слабеют, он решился и начал действовать.

Чтобы восстановить в мятежных провинциях свою утраченную власть, Розас послал туда генерала Ла-Мадрида. Последний, не надеясь на один свой личный авторитет, остановился в Кордове с целью набрать там хоть небольшой отряд.

Желая помочь Орибе Эшапо, находившимся в провинции Энтре-Риос, диктатор подверг провинцию Буэнос-Айрес тяжелому испытанию, приказав произвести набор в армию всех способных носить оружие граждан, не разбирая ни лет, ни положения, ни рода занятий. Гражданам, впрочем, предоставлялось на выбор: или идти в солдаты, или уплатить за себя известную сумму, причем тех, которые не могли внести этой суммы сразу, держали в тюрьме или в казармах до полной ее выплаты.

Эта жестокая мера в соединении с чувством патриотизма, возбужденного в молодежи слухами о победах армии освобождения, вызвала эпидемию эмиграции в самом Буэнос-Айресе, задававшую, как мы видели, такую большую работу кинжалам Мас-Горки.

Для противодействия Лавалю выигравшему уже два сражения, Розас, в сущности, мог рассчитывать только на остатки своей армии, находившейся в провинции Энтре-Риос, и на энергию генерала Ла-Мадрида, которому предстоял нелегкий труд пополнить армию новобранцами.

В провинции же Буэнос-Айрес Розасу не на кого было надеяться, кроме своего брата Пруденсио, Гранада, Гонсалеса и Рамиреса, имевших под рукой несколько неполных, плохо дисциплинированных дивизий.

Для удержания же в страхе самого города Буэнос-Айреса у него в распоряжении имелась лишь Мас-Горка.

В конце апреля для Розаса внезапно явилась новая опасность: генерал Ривера, сильно возгордившийся победой при Каганче, стал прогуливаться со своей армией из конца в конец республики, хотя и не соединялся еще с Лавалем. Может быть, какие-нибудь личные причины мешали этим двум генералам соединиться вместе и нанести решительный удар диктатору республики; трудно найти другое объяснение этого странного факта, что оба победителя не действовали совместно.

Как бы то ни было, но Розасу приходилось очень туго. Если генерал Ривера пока еще бездействовал, то каждую минуту можно было ожидать, что он вновь покажет себя, тем более, что весь восток, где сейчас находился Ривера, готов был подняться на помощь.

Кроме всего этого, перед диктатором, как грозный призрак, стояла Франция.

Избранный в президенты восточной части республики генерал Ривера заключил союз с французскими властями в Ла-Плате против Розаса. Впрочем, этим союзом до известной степени была задета национальная гордость аргентинских эмигрантов и, некоторые из них, наиболее умеренные, находили, что долг повелевает им оставаться нейтральными в международном вопросе, касавшемся их правительства, каково бы оно ни было. Но таких было немного; большинство же было против этого правительства. Нашлись даже такие, которые стали громко кричать о наглости иностранцев, собирающихся ловить рыбу в мутной воде в приютившей их стране.

Однако всенародно повторенные заявления французского правительства и французских агентов в Ла-Плате, в конце концов, убедили эмигрантов, что французы вовсе не имеют намерения оскорблять достоинства Аргентинской республики или задевать ее интересы; они хотят только заставить чересчур разошедшегося деспота уважать общечеловеческие права, признанные всем миром. Кончилось это недоразумение тем, что сначала между эмигрантами и французами завязалась дружба, а потом образовался крепкий союз против Розаса, чего он, будучи в сущности очень плохим политиком, не предвидел и представить себе не мог.

К сожалению, во французской колонии Ла-Платы вскоре произошли некоторые перемены, не совсем благоприятные для противников диктатора Аргентинской республики: на место Рожэ назначен был Бюшэ де Мартиньи, а на место контр-адмирала Леблана — контр-адмирал Дюпотэ.

По распоряжению последнего блокада побережья Рио-Платы в провинции Буэнос-Айрес была тотчас же снята и заблокированным остался лишь проход в океан. Это неожиданное распоряжение нанесло сильный удар борцам за свободу Аргентины.

Посредничество некоторых иностранных держав между недовольными и Розасом не привело ни к чему. Так, например, посредничество американского представителя Никольсена в апреле 1839 года и свидание, состоявшееся в феврале 1840 года на борту английского корабля «Актеон» между представителем Англии, сэром Вальтером Пирингом, уполномоченным Розаса, доном Фелиппе Арапа, и представителем Франции контр-адмиралом Дюпотэ, не принесли ничего существенного.

Бюшэ де Мартиньи тоже было поручено войти в дипломатические переговоры с Розасом.

Но, выслушав невозможные предложения жестокого диктатора Аргентинской республики, Бюшэ с негодованием отверг их. Только один этот честный и энергичный человек умел одновременно защищать права и интересы своей страны, на которые другие его соотечественники так мало обращали внимания, и вместе с тем поддержать и оживить дело восстания против Розаса.

Хотя сэр Вальтер Спринг и не прерывал сношений с французами, он в это же время был дружен и с Розасом. Последнее объяснялось тем, что он в душе вполне сочувствовал жестокому диктатору и тайно интриговал против французов. Однако Англия не могла не признать прав Франции на блокаду Ла-Платы, несмотря на то, что английская торговля сильно страдала от этой морской заставы, преграждавшей путь к одному из богатейших рынков Южной Америки.

Таково было положение дел республики и самого Розаса. Последнему угрожала окончательная гибель, от которой его могло спасти только чудо.