Густав Эмар - Маисовый колос

Вигуа в продолжение этой страшной беседы все дальше и дальше отступавший от стола, при последних словах коменданта привскочил и притом так неудачно, что ударился головой о стену, к которой прижался было, между тем как донна Мануэла, бледная и трепещущая, сидела как приговоренная к смерти, боясь поднять глаза, чтобы не увидеть опять окровавленной руки соседа и не встретиться со страшным взглядом своего отца.

Глухой стук толстого черепа мулата привлек внимание Розаса и моментально дал другое направление его настроению, которое у него вообще беспрестанно менялось от самых иногда пустячных причин.

Поглядев несколько времени в сторону мулата, причем по его тонким, сжатым губам скользнула едва заметная улыбка, диктатор совершенно спокойным голосом проговорил:

— Я спрашивал вас, комендант, не потому, чтобы я желал, что один из унитариев избежал смерти, как вы, может быть, думаете, а потому, что, наверное, как раз у него-то и были какие-нибудь бумаги и письма к Лавалю.

— О, если бы он мне только попался! — проскрежетал зубами Куитино, сжимая кулаки.

— Да, если бы он попался! — с легкой иронией заметил диктатор. — Не беспокойтесь, мой друг, он вам более не попадется, раз вы упустили его. Унитариев не так легко ловить, как кажется с первого взгляда... Я уверен, что этого молодчика вы никогда не поймаете.

— Поймаю, ваше превосходительство, хотя бы мне ради этого пришлось пробраться в самый ад!..

— Сомневаюсь.

— Клянусь вашему превосходительству, что...

— Действительно, следовало бы найти его, так как бумаги, имевшиеся у него, раз их не нашлось у его спутников, должны быть важны для ме... для вас, моих друзей, и всех федералов.

— Будьте покойны, ваше превосходительство, этот изменник ушел от меня не надолго.

— Мануэла, позови Корвалана, — вдруг распорядился Розас.

— Кордова должен знать имя беглеца, ваше превосходительство, и если вашему превосходительству угодно-...—начал было Куитино, но диктатор перебил его:

— Это дело ваше. Если вам нужно знать имя этого негодяя, то узнавайте у кого хотите... Кстати, не нужно ли вам чего?

— Благодарю, ваше превосходительство, в настоящее время я ни в чем не нуждаюсь. Я вполне доволен вашей милостью, служу вашему превосходительству верой и правдой и всегда готов буду служить до последней капли крови. Если это понадобится для вашего превосходительства, то я охотно дам изрубить себя в куски. Мы отлично понимаем, как много ваше превосходительство делает для нас, защищая от унитариев и...

— Вот, Куитино, снесите этот небольшой подарок вашему семейству, — милостиво проговорил Розас, не давши ему кончить.

С этими словами он вынул из кармана сверток банковских билетов и протянул его коменданту, поднявшемуся со своего места.

— Благодарю, ваше превосходительство от имени моего семейства, — с глубоким поклоном сказал Куитино, принимая деньги — плату за ту кровь, в которой были обагрены его руки.

— Продолжайте служить федерации, мой друг, и награда не заставит себя ждать, — тем же милостивым тоном проговорил Розас.

— Буду служить ей всеми силами, потому что ее представители — ваше превосходительство и донна Мануэла...

— Хорошо, хорошо!.. Поезжайте же к Кордове... если хотите... Стаканчик вина на дорожку. А?

— Очень благодарен вашему превосходительству; больше не могу.

— Ну, так с Богом! — и диктатор протянул руку коменданту.

— Прошу извинения у вашего превосходительства: моя рука запачкана, — пробормотал, как бы конфузясь, комендант.

— Ничего, мой друг: кровь унитариев не может запачкать.

Схватив окровавленную руку своего помощника, Розас с видимым наслаждением продержал ее несколько секунд в своей.

— О, какое счастье было бы умереть за ваше превосходительство! — с искусственным энтузиазмом воскликнул Куитино.

— Ну, ну, с Богом, мой друг!

Когда комендант выходил из комнаты, диктатор провожал его с видимым удовольствием. Куитино был для него живой гильотиной, приводимой в действие лишь его волей и без малейшего рассуждения скашивавшей все, что было лучшего и благороднейшего в стране. Но Розас хорошо понимал и то, что, найдись воля сильнее его и овладей она этой страшной машиной, последняя не задумается перерезать горло и ему самому. Сознание этого заставляло его часто чуть не заискивать у своего ужасного помощника.

Для утверждения своего владычества Розас вытащил многих из грязи и сделал их послушными орудиями своей воли, дав им известное положение и награждая по временам довольно крупными подачками.

В этот ужасный час, когда Буэнос-Айрес бился в предсмертных конвульсиях своей свободы, Розас, был желанным вождем невежественной и фанатичной толпы, хищнические инстинкты которой он поощрял, впрягая ее в то же время в свое желанное ярмо. И Куитино, низкий человек, только и способный на то, чтобы душить и резать, был как бы выражением невежественной, озверелой массы, воображавшей в своем жалком неведении, будто ей станет лучше, если будут истреблены все, действительно благородные, честные и разумные люди.

— Покойной ночи, донна Мануэла, — проговорил Куитино, встретившись с возвращавшейся к отцу молодой девушкой, за которой следовал Корвалан.

— Покойной ночи, — ответила она, машинально сторонясь этого покрытого кровью человека.

— Корвалан, — сказал Розас, когда старик подошел к нему, — ступайте, разыщите Викторику и приведите его сюда ко мне.

— Викторика только что сам приехал, ваше превосходительство, и сидит в бюро. Он спрашивал у меня, не соблаговолит ли сеньор губернатор уделить ему минуту своего драгоценного времени.

— Ага! Пусть войдет.

— Сейчас я позову его.

— Постойте...

— Что прикажете?

— Возьмите лошадь и отправьтесь к английскому посланнику. Вызовите его и лично скажите ему, что мне необходимо видеть его немедленно.

— А если он уже спит?

— Встанет, эка важность!

Корвалан поклонился и поспешно удалился, подвязывая на ходу свой рваный шарф, который съехал на живот, так что шпажонка волочилась по полу.

— Что это ваше преподобие так изволит бояться нашего друга Куитино? — обратился Розас к мулату. — Потрудитесь опять пожаловать к столу и сесть на свое место, а то вы прилипли к стене точно паук... Ну-с, почему вы так боитесь коменданта? А?

— У него рука в крови, — пробурчал мулат, занимая свое прежнее место и косясь на дверь, как бы опасаясь, что Куитино, внушавший непреодолимый ужас, может возвратиться и перерезать горло и ему, как он это делал с другими.

— А с тобой что, Мануэла? Нездоровится, что ли? — продолжал диктатор, пронизывая дочь своим острым взглядом.

— Почему это вам так кажется, татита? — осведомилась молодая девушка.