Густав Эмар - Маисовый колос

Она только что перенесла алебастровую лампу со стола, за которым она перед тем читала, на стоявшую возле софы черную мраморную тумбочку, когда дон Мигель подошел к ней, поцеловал ей руку и сказал:

— Этот молодой человек, которого я больше никуда не мог привезти, кроме тебя, милая Гермоза, тот самый дон Луис Бельграно, мой лучший друг и названный брат, о котором я столько раз говорил тебе, добавляя, что мне очень хотелось бы познакомить тебя с ним. Судьба захотела, чтобы это знакомство произошло при таких грустных обстоятельствах. Ранен он в борьбе с людьми Розаса. Из этого ты можешь заключить, что необходимо не только заботиться о нем, как о человеке больном, но и укрывать его.

— Как же это сделать, Мигель? — произнесла донна Гермоза, растерянно глядя на распростертого на софе молодого человека, на мертвенно-бледном лице которого сверкали, как уголья, неестественно-широко открытые глаза.

— Предоставить мне в эту ночь распоряжаться в твоем доме, как я только захочу — вот и все, милая кузина. Завтра ты можешь опять вступать в права хозяйки и над своим домом и надо мной. Согласна ты на это?

— Конечно. Делай все, как находишь нужным, — ответила молодая женщина. — Я сама решительно не в состоянии придумать, где бы можно было у меня укрыть человека, так, чтобы об этом никто не знал.

— Кое-кому обязательно придется сказать... Ну, да об этом после. Пока же принеси, пожалуйста, стакан подслащенного вина… а, пожалуй, и два.

— Сейчас принесу, — сказала молодая женщина,уходя в соседнюю комнату.

Мигель приблизился к своему другу, который в тепле и покое начал дышать свободнее, хотя у него началась лихорадка, и сказал ему:

— Ты, конечно, уже догадался, что находишься в доме той самой прелестной вдовушки, моей кузины, о которойя тебе не раз говорил. Надеюсь, что ты не находишь мои восторженные отзывы о донне Гермозе преувеличенными? Ну, конечно, нет. Она только четыре месяца тому назад возвратилась из Тукумана, где похоронила мужа, и живет здесь в полном одиночестве...

— Ах, Боже мой! — перебил дон Луис. — В таком случае ты скверно сделал, что привез меня сюда. Ведь мое пребывание здесь может скомпрометировать твою кузину, раз она живет одна... К тому же не забывай, что у Розаса шпионов много, и они шныряют повсюду. Я уверен, что завтра же ему будет известно, где я нахожусь, и тогда твоей великодушной кузине может угрожать одинаковая со мной участь.

— Ну, об этом не беспокойся... Я приму меры. Чем сильнее опасность, тем я делаюсь находчивее и смелее. Если бы ты предупредил меня, что хочешь бежать, то, поверь, дело сложилось бы совершенно иначе, и у тебя не было бы ни одной царапинки. Когда я узнал об этом, было уже поздно.

— Откуда же ты узнал, что я хочу бежать, и в каком именно месте рассчитываю сесть на судно?

— Об этом поговорим после, — с улыбкой ответил дон Мигель.

В это время возвратилась донна Гермоза, неся в руках фарфоровый поднос с графином вина и двумя стаканами.

— О, прелестная кузина! — воскликнул дон Мигель. — Если бы греческие боги увидали тебя, они сейчас же дали бы своей Гебе отставку и пригласили бы тебя на ее место для разливания им амброзии... Выпей скорее, Луис, — обратился он к Бельграно, поднося ему налитый стакан. — Это немножко подкрепит тебя.

Он приподнял голову раненого и помог ему опорожнить стакан, между тем как молодая женщина продолжала стоять у стола, на который поставила поднос, и ожидала дальнейших распоряжений своего кузена.

Когда вино было выпито раненым и голова его опять упала на мягкие подушки софы, дон Мигель отнес стакан на стол и спросил донну Гермозу:

— А что, старый Хосе здесь?

— Здесь.

— Отлично. Разбуди его и вели ему прийти сюда.

Молодая женщина двинулась было к одной из дверей, но дон Мигель удержал ее за руку и сказал:

— Постой. Чтобы не терять напрасно времени, скажи мне сначала, где у тебя письменные принадлежности.

— Вот там, в кабинете.

— Хорошо, спасибо. Теперь разбуди, пожалуйста, Хосе.

Дон Мигель вышел в указанную ему комнату, взял там свечку, зажег ее и направился через спальню кузины в роскошно обставленную уборную, где принялся умываться в фарфоровом умывальнике.

— Ну, если бы Аврора увидала меня в таком виде, — бормотал он, взглянув на себя в зеркало, — то, наверное, подумала бы, что я выскочил прямо из ада, и скрылась бы от меня... в пампасах.

Переменив два раза воду, чтобы последовательно вымыть руки, лицо и шею, он вытерся тонким вышитым полотенцем и возвратился в кабинет, где сел за небольшой письменный столик и с серьезным видом, который вовсе не казался свойственным его свежему, миловидному лицу, принялся писать. Быстро набросав по нескольку строк на двух листках бумаги, он свернул их, запечатал, написал адреса и затем с готовыми записками вышел в гостиную. Там, перекинувшись двумя-тремя словами с доном Луисом и донной Гермозой, он выпил два стакана вина — за гибель Розаса и за выздоровление Бельграно.

Едва успел он осушить второй стакан, как из передней вошел высокий шестидесятилетний, но еще совершенно бодрый старик, в синем костюме и со шляпой в руках.

Увидав на софе покрытого кровью и грязью, очевидно, тяжело раненого незнакомца, он невольно отступил назад,,

— А я думал, Хосе, вы не боитесь крови! — с легким упреком сказал дон Мигель, подходя к старику. — Вы, кажется, должны были насмотреться на раненых... Это — мой друг. Он немножко поцарапан разбойниками... Сколько лет прослужили вы под начальством моего дяди, полковника Саэнса, отца донны Гермозы?

— Четырнадцать лет, сеньор, — почтительно ответил старик. — Я начал со сражения при Сальте и закончил баталией при Хунине, во время которой полковник умер на моих руках, сраженный вражеской пулей.

— Кого вы из своих генералов больше любили и уважали: Бельграно, Сан-Мартина или Боливара?

— Конечно, генерала Бельграно, сеньор, — не колеблясь, ответил старик.

— Хорошо... В донне Гермозе и во мне вы видите дочь и племянника вашего полковника, а этот вот молодой сеньор — сын генерала Бельграно, имеющий большую нужду в ваших услугах.

— Сеньор, я не могу ничего отдать более своей жизни, и она вполне к услугам тех, в чьих жилах течет кровь полковника Саэнса и генерала Бельграно! — с искренним чувством произнес Хосе.

— Верю, Хосе, — ответил дон Мигель. — Но нам нужна не только ваша храбрость, но и осторожность, а, главное, — ваше умение молчать.

— Я не обману вашего доверия, сеньор...

— Знаю, мой друг. Вы человек честный и горячий патриот...

— О, да, сеньор, я люблю свое отечество более всего в мире! — с гордостью подтвердил Хосе.

— Это-то я и ценю в вас... Однако время бежит... Вот что, Хосе: пройдите потихоньку в конюшню, не будя ни кого из прислуги, оседлайте одну из выездных лошадей, приведите ее к парадной двери и привяжите там. Потом возьмите оружие и вернитесь сюда.