Генрих Гофман - Сотрудник гестапо

— Хорошо!

— И еще! На всякий случай, где бы вас ни допрашивали по поводу Ольги, вы меня не знаете и никогда не видели. Ясно?

Мария вздохнула, кивнула в знак согласия.

— Так будет лучше. Со стороны я вам больше могу быть полезен. До свидания.

Он повернулся и неторопливой походкой пошел обратно. Спешить было некуда. Требовалось еще придумать благовидную причину, по которой сегодня вечером девушки не могут встретиться с Максом Борогом. Неожиданно Дубровского осенила мысль. Он даже улыбнулся своей находчивости.

— Послушай, Макс, — воскликнул он, входя в комнату, где перед папкой с бумагами сидел за столом Борог, — чертовщина какая-то! Пошел договариваться с девушкой, а ее, оказывается, еще вчера вечером доставили к нам в ГФП.

— Кто такая?

— Ольга Чистюхина. Работала на бирже труда. Я с ней там познакомился, когда ходил на биржу по заданию шефа.

— Любопытно. А передо мной как раз ее дело. Конечно, я бы с большим удовольствием познакомился с ней в другой ситуации. Но что делать, служба есть служба.

— Скажи хоть, что натворила эта девица?

— Пока я вижу только фиктивные справки биржи труда об освобождении от трудовой повинности. Но эти справки дают право избавиться от поездки в Германию.

— Макс, она местная жительница! У нее много подруг. Возможно, кому-нибудь из них она и оказала такую услугу. Нельзя же за это жестоко наказывать.

— Здесь не только подруги. У нее были и друзья. Вот две справки на имя каких-то Дагаева и Дубенко. Их задержали во время облавы на вокзале. В русской вспомогательной полиции они предъявили эти справки. А проверкой установлено, что на бирже труда им справок не выдавали. Когда же стали выяснять, то оказалась виноватой Ольга Чистюхина. Это она использовала свое служебное положение и без соответствующего учета выдавала справки кому вздумается. Если это только глупость, без дурного умысла, тогда еще полбеды. А если за этим что-то кроется, сам понимаешь, чем это пахнет…

— Я рад, Макс, что дело попало к тебе. Ты честный человек и сам увидишь, что все это выеденного яйца не стоит.

— Оно попало и к тебе тоже. Я уже сообщил в канцелярию, что беру тебя переводчиком по этому делу! — Он глянул мельком на ручные часы. — Через десять минут нашу даму доставят сюда, и ты будешь иметь удовольствие лично побеседовать с нею.

— Таким образом, я сдержу свое слово и познакомлю вас, — пошутил Дубровский.

— Думаю, что теперь это уже ни к чему. Попробую поискать других фрау.

— Ты считаешь, ей угрожает серьезное наказание?

— Придется сделать скидку на знакомство с тобой. Но защитить от возмездия ее невозможно. Все зависит от того, как она поведет себя на допросе. В лучшем случае мы отправим ее в лагерь, а потом в Германию. Пусть сама отработает за тех, кого освободила от этого путешествия. Такой исход тебя устраивает?

— Я был бы тебе признателен, Макс.

— Тогда договорились. Я отпущу полицейского, а ты сам будешь бить ее шлангом по голой заднице… Можешь не сильно. Только попроси ее, чтобы кричала погромче.

— Макс, но ты же джентльмен!

— Именно поэтому я не желаю, чтобы потом били по голой заднице меня.

Ты же знаешь привычку шефа прогуливаться по коридору и слушать за дверью, как ведутся допросы. Думаю, эта дама за свое спасение простит тебе такое некорректное обращение. Главное, шепни ей, чтобы громче кричала. Ты же имеешь опыт.

Дубровский насторожился.

— О чем ты, Макс?

— Думаешь, я не слышал, что ты сказал тогда Шведову?

— Ничего подобного не было, Макс. Ты же не знаешь русского языка.

— Брось, Леонид! Я не выдам тебя бошам. Я понимаю твои национальные чувства, когда хочется помочь земляку. А насчет языка ты ошибаешься. Славянские корни очень схожи. Так что я, как умная собака, почти все понимаю, только сказать не могу.

— И все же ты ошибаешься, Макс. Я ничего не говорил тогда Шведову.

— Хорошо, Леонид, пусть это будет на твоей совести. Я не собираюсь тебя уличать. Наоборот, я еще больше тебя уважаю за это. Только обидно. Я тебе доверяю, а ты мне — нет.

Они сидели друг против друга за письменным столом следователя. Правда, Дубровский присел на табуретку, предназначенную для арестованных, а Макс Борог восседал на своем законном стуле. За дверью послышался топот кованых сапог. Не прошло и минуты, как огромный верзила с повязкой полицейского на рукаве втолкнул в комнату перепуганную Ольгу Чистюхину.

В первый момент, увидев Дубровского, она виновато улыбнулась. Но тут же улыбка исчезла с ее лица, она испуганно посмотрела на Макса Борога.

— Садитесь! — сказал он вежливо, показывая жестом на табурет, с которого поднялся Дубровский.

Отпустив полицейского, Макс Борог уставился на Чистюхину. Некоторое время он разглядывал ее молча. Взгляд его скользнул по растрепанным русым волосам, спадавшим на плечи девушки. Остановился на пухлых щеках, на подбородке с маленькой ямочкой.

Допрос начался с обычных формальностей: фамилия, имя, год рождения, вероисповедание, откуда родом.

Дубровский спокойно переводил вопросы, подбадривая Ольгу лишь участливым взглядом. Потом Борог спросил:

— Откуда ты знаешь Александра Дубенко и Владимира Дагаева? Почему выдала им справки, освобождающие от поездки в Германию?

Выслушав перевод, Ольга как-то съежилась и, глядя исподлобья, ответила:

— Они же местные. Я с ними в школе училась, вот и захотела помочь.

— Она их совсем не знает, — перевел Дубровский. — Ей деньги нужны были. А те по сто рублей за справку пообещали.

— Леонид, она же сказала иначе. Почему ты неправильно переводишь?

— Потому что доверяю тебе, Макс. Так же, как и ты доверяешь мне.

— Хорошо, — улыбнулся Макс Борог, — я докажу тебе, что ты во мне не ошибся.

Дубровский ободряюще подмигнул Ольге, сказал:

— Ты их вовсе не знаешь. Увидела в первый раз, когда они предложили тебе по сто рублей за каждую справку. Ради денег и выдала.

Она понимающе чуть приметно склонила голову.

— Сколько же всего продала она таких справок? — спросил Макс Борог.

Ольга пожала плечами.

— Не считала. Может быть, восемь или десять. Дубровский перевел точно.

— Но проверкой установлено, что на бирже труда исчезло девяносто семь бланков. Спроси у нее, Леонид, как она объяснит это?

— Я не знала, что эти бланки так строго учитываются. Меня никто об этом не предупреждал. Поэтому я не считала бланки.

— Макс, оказывается, ее не предупреждали о строгом учете бланков. Она не придавала этому никакого значения. И случалось, что, допустив ошибку при заполнении, рвала эти бланки в клочья и бросала в корзину для мусора, — объяснил Дубровский, выслушав Ольгу.

— Я готов поверить, но пусть она покричит. Возьми в шкафу резиновый шланг и клади ее на парту.