Юрий Виноградов - Десятый круг ада

— Я вас сразу же признал, дядюшка! — произнес Лебволь. — Вы такой же, как на фотокарточках. А Регина у нас красавица! — он взял руку кузины, поцеловал ее. — Если бы вы знали, как я рад видеть вас! Жаль, этого не сможет больше сделать мой бедный отец…

За столом просидели до позднего вечера. Появилась даже бутылка старого вина, что было редкостью в доме Шмидтов. Прислуживала Габи. Говорил почти один Лебволь, рассказывая о жизни за океаном младшего брата профессора — Фрица Шмидта, о его незавидных последних днях жизни, показывал привезенные с собой фотокарточки отца, матери, деда и тетушки. Как Шмидт был прав двадцать с лишним лет назад, когда отговаривал взбалмошного Фрица от женитьбы на американской певице! Не послушался тогда его совета Фриц. Разъездная жизнь по гастролям, роль мужа-слуги, затем развод якобы по политическим соображениям, гнетущее одиночество, страшная неизлечимая болезнь — вот расплата за легкомысленное решение молодости. Хорошо хоть, что сына, фактически брошенного родителями, воспитали дед и его сестра и теперь Лебволь твердо стоит на ногах.

Шмидта, не говоря уж о Регине, до глубины души тронул волнующий, поистине драматический рассказ племянника. Не совсем понравились ему лишь осуждающие нотки в адрес матери — известной на весь мир певицы, выступившей в печати против немецких фашистов. Но он не стал говорить об этом Лебволю, дабы не омрачать радостной встречи.

Утром профессор показал племяннику свое хозяйство. Лебволь был в восторге от обширного сада с его редкими породами деревьев, саженцы которых были присланы Шмидту коллегами со всех континентов, с роскошными клумбами цветов, над которыми целыми днями колдовал старый неразговорчивый Форрейтол. Поразила его химическая лаборатория дяди, оснащенная прекрасной аппаратурой. Но самое большое впечатление на Лебволя произвела экспериментальная теплица, занимавшая довольно обширную площадь. В теплице на небольших квадратах земли по одну сторону буйно росли пшеница, рожь, ячмень, овес, горох, кукуруза, огурцы, помидоры, картофель, а по другую — те же злаковые и овощи, но гораздо меньших размеров. Если на одном участке пшеница уже налилась зерном, то на противоположном она едва начинала колоситься. То же происходило и с овощами. Справа перед удивленным Лебволем висели зрелые плоды огурцов и помидоров, а слева появились лишь зародыши.

— Какая разница! — невольно вырвалось у Лебволя.

— В одном случае я использовал свои гербициды и регуляторы роста растений, а в другом — ничего, — пояснил профессор.

Глаза племянника расширились от восхищения. Он с неподдельным восторгом смотрел на деяние рук ученого.

— Вы гений, дядюшка! — невольно сорвалось с его губ. — Люди… немецкая нация будет вечно чтить ваше имя…

Шмидту была приятна бесхитростная похвала Лебволя. Он привлек его к себе, дружески похлопал по плечу. Потом, точно спохватившись, повел племянника к дощатой перегородке, отделявшей часть теплицы. Едва они переступили порог, как в нос ударил неприятный запах гнили. На клочках земли Лебволь увидел те же злаковые и овощи, сплошь подверженные какой-то непонятной болезни. Стебли и чахлые колоски пшеницы, ржи и ячменя покрылись ржавыми наростами, огурцы, помидоры, картофель словно вспухли от синих нарывов, из трещин которых сочилась темная вонючая жидкость.

— Дядюшка, что это, дядюшка?!

Профессор безвольно опустил руки, болезненно поморщился.

— Вот что может произойти на полях и огородах, если неразумно использовать достижения науки, — со вздохом отметил он. — Мои гербициды, дефолианты и регуляторы роста растений… Своими открытиями ученый может удвоить урожай сельскохозяйственных культур или, наоборот, уничтожить их, поставив людей перед катастрофой голода. В первом случае его имя будут возвеличивать, обожествлять, а во втором — проклинать. Если бы я мог предвидеть все отрицательные последствия, то едва ли бы отважился на научный эксперимент, которому были отданы все лучшие годы жизни.

— Неужели найдутся такие, кто может использовать ваш гений в варварских целях? — удивился Лебволь.

— К сожалению, находятся, мой друг, — ответил профессор. — Чего я больше всего опасаюсь…

— Не может быть!

— Может… Все теперь может случиться. Вот поживешь здесь — и убедишься сам.

Весь следующий день Регина показывала Лебволю окрестности Вальтхофа. Они ходили в лес, бродили по лугам, купались в холодной речке и загорали на ее крутом берегу. Регине льстило внимание обитателей Шварцвальда, и она нарочно водила брата по наиболее многолюдным местам. Пусть все знают, какой у нее чудесный кузен!

Шмидт вернулся из лаборатории раньше обычного. После легкого ужина он увел Лебволя в свой кабинет, куда горничная Габи подала кофе. Профессор невольно проникся радостным чувством отцовской заботы и любви к фактически оставшемуся без родителей племяннику, и чисто дружеская беседа с ним, отныне самым близким человеком, была ему просто необходима. Она, подобно смягчающему средству, успокаивала душу старика и скрашивала его однообразную жизнь, ставшую с созданием бактериологического центра в Шварцвальде почти невыносимой и полностью зависимой от нацистов.

Лебволь понял, что принят в семью Шмидтов равноправным членом.

Вечером, когда отряд славянских рабочих вернулся со стройки в лагерь, помощник управляющего имением баронессы Ирмы фон Тирфельдштейн на двуколке подъехал к конторе. Привязав к столбу лошадь, он подошел к двери и невольно прислушался: из помещения доносился приглушенный звук гармошки и приятный по тембру, но удивительно тоскливый голос певца.

Ладушкин распахнул дверь, увидел коротконогого, длинноволосого некрасивого парня.

— Здорово, русак-гусак!

Фимка прекратил- игру, смешно вытянулся, оскалив крупные желтоватые зубы.

— Здрасте-мордасте, бородатая коломенская верста!

— Видно, неплохо живешь, парень, раз наяриваешь на гармошке?!

— Ну! Как в волшебной сказке! Только чем дальше, тем страшнее.

Ладушкин оглядел прихожую конторы, покосился на ершистого слугу, по-дружески подмигнул ему.

— Доложь-ка, русачок-гусачок, своему господину, что помощник управляющего имением баронессы фон Тирфельдштейн господин Ладушкин с личной просьбой от сиятельной госпожи Ирмы, — сказал он.

— Господина герра еще нет на троне. Но оне скоро прибудут, — охотно ответил Фимка. — А тебе как живется-поживается под баронессовым золотым башмачком? — полюбопытствовал он.