Иван Кудинов - Подлипка течет в океан

Как-то прибежал Ленька-второгодник, влез, как петух, на верхнюю жердину ограды и закричал:

— Ти-им! Тима-а! Лед на реке сломался. Айда смотреть.

Тим быстренько собрался, шапку в охапку — и бегом к реке. Подлипка и в самом деле пришла в движение, кое-где уже небольшими полыньями темнела освободившаяся вода. Теснясь и раскалываясь, многочисленные льдины медленно двигались по течению.

— Теперь уж скоро совсем станет тепло, — сказал Тим. — Гоголи прилетят. Они уже, наверное, в дороге. Андрей говорит, как только лед тронется, так и утки появятся. Знаешь, Ленька, а я дуплянку сделал. Мы ее с Андреем поставили за поворотом, на большом осокоре. Хочешь, покажу?

— Сейчас?

— Нет, сейчас там нечего смотреть. Вот когда гоголи прилетят, поселятся в ней…

— А если не поселятся?

— Должны поселиться… Знаешь, какая дупляночка, во! — показал он большой палец. — А потом птенцы появятся. Андрей говорит, они, как только выберутся из яйца, так сразу и в воду ныряют. Интересно, как это так получается: их же никто плавать не учит, а они все равно плавают. Вот здорово!

— И вырастают они быстро, — добавил Ленька. — Всего одно лето проживут и уже взрослыми становятся.

— А мы за лето на сколько подрастаем?

— Ха! И незаметно совсем. Чуточку. На сантиметр, наверно.

— Нам, чтобы взрослыми стать, сколько нужно жить?

— Много, — сказал Ленька. — Двадцать лет или больше.

— Нет, меньше, — не очень уверенно возразил Тим. — Наверно, лет десять.

— Двадцать, — сказал Ленька.

— Хоть двадцать, хоть десять, — рассудил Тим, — все равно много.

Отчего это, интересно, человек так долго вырастает? Вон Белка наша после меня родилась, а уже давно взрослая.

— А у нас в прошлом году родился ма-ахонький теленок, — сказал Ленька, — а теперь вон какой бычище. Прямо страх на него смотреть… Рожищи — во!

— Вот бы человеку за одно лето вырастать!

— Не, не хочу, — вдруг сказал Ленька.

— Почему? — удивился Тим. Ленька пожал плечами.

— Так. Все время быть взрослым тоже, наверно, неинтересно.

— А я бы согласился.

— А в школу когда бы ты ходил? — хитро прищурился Ленька. — Взрослых ведь в школу не принимают.

— Ну и что. Зато взрослый сам может учиться…

— Ха, сам! Как это сам?

— А может, тогда бы и учились иначе… — предположил Тим. — Тогда бы все было иначе.

— Как иначе?

— Ну, я не знаю. Может, за одно лето кончали бы школу.

— Как это за одно лето?

— Ну, не знаю… А все равно было бы здорово!

— Выдумываешь ты все.

— Ладно, не хочешь, так и не надо, — сказал Тим, — все равно по-нашему не будет. Вон Вера Николаевна говорит, что человек — часть природы…

— Мы часть природы? — возмутился Ленька. — Фигу! А знаешь, Тим, — вдруг он снизил голос до шепота, — Вера Николаевна сама часть природы, вот и говорит… Знаешь, Тим… ты только не обижайся… что я слышал?

Все говорят, что Вера Николаевна по уши втрескалась в Андрея…

— Ты… ты поменьше болтай, — покраснел Тим и даже задохнулся от какого-то внутреннего протеста и обиды. И пригрозил: — Попробуй еще раз скажи! Втрескалась… Скажешь тоже:

— Да это же не я, — оправдывался Ленька, — другие говорят.

— Пусть другие говорят, а ты не болтай. Понял?

— Мне что. Я запросто могу молчать. Тим, а когда мы пойдем к большому осокорю?

— Давай хоть завтра…

Теперь каждый день отправлялись они к большому осокорю и всякий раз возвращались ни с чем. Прошел по реке лед, вода в Подлипке холодно поблескивала. Вороны громким карканьем оглашали окрестности, шумными стаями с одного берега на другой носились галки. Но река казалась пустынной. Гоголей все еще не было.

Хотя, по всем признакам, они и должны бы уже прилететь.

— Теперь скоро, — говорит Тим, боясь, что Леньке надоест ждать и он откажется от дальнейших хождений сюда. Ленька рукой махнул.

— Пусть хоть и вовсе не прилетают.

— Прилетят, — убежденно сказал Тим. — Вот увидишь!

Они шли берегом Подлипки, возвращаясь в поселок, немного расстроенные. Потом посидели на старой опрокинутой лодке, задумчиво глядя на воду. И Тиму казалось, что не вода течет, а они на этой звонкой, просмоленной лодке плывут куда-то, мимо домов и деревьев, мимо реки…

— Вон они, вон! — вдруг закричал Тим да так и съехал ногами вперед с лодки.

— Кто? — спросил Ленька.

— Гоголи.

— Где, вон те, что ли?

И правда, вдоль противоположного берега к сухим зарослям прошлогоднего камыша плыли утки. Но это были обыкновенные домашние утки. И Ленька презрительно рассмеялся:

— Ха, нашел гоголей!

Тим покраснел, нахмурился и, оправдываясь, сказал:

— Да я что, я ведь ничего… Я думал, что гоголи. Издалека разве поймешь…

— А чего тут понимать, — безжалостно насмехался Ленька. — Пошире глаза открой, так и увидишь. Ладно, жди своих гоголей, а я пойду. Мне некогда. Во, смотри! — сказал он с издевкой. — Обратно плывут твои гоголи.

И, сплюнув сквозь зубы, быстро зашагал по косогору к поселку.

У Тима защипало в носу, так ему стало обидно, и слезы на глаза навернулись. Но он сдержался и не заплакал. И крикнул вдогонку:

— Ну и уходи! Пожалуйста. Обойдусь без тебя.

И вздрогнул от неожиданности: прямо как с неба свалившись, перед ним стоял Половинкин. Он смотрел на Тима в упор и во весь рот улыбался.

— Чего это ты разоряешься?

— Ничего, — буркнул Тим. Он стоял, не поднимая глаз, и потому видел только кирзовые в ошметках застаревшей грязи сапоги Половинкина да пузырем вздувшиеся на его коленях брюки.

— Не поладили? — поинтересовался Половинкин и положил тяжелую, будто каменную ладонь на плечо Тиму. Тим попытался вывернуться, но не тут-то было, рука Половинкина сделалась еще тяжелей и прямо давила, прижимала его к земле.

— Что это ты на меня сычом смотришь? — говорил между тем Половинкин, хотя Тим и вовсе на него не смотрел. — Брат, небось, настраивает против меня? Такой, мол, сякой Половинкин…

— Никто меня не настраивает, — сказал Тим, освободившись, наконец, из-под руки Половинкина и отступив на шаг в сторону.

— А вот если я твоему брату при случае по шее за такие штуки надаю? А?

«Он тебе скорее надает», — подумал Тим, но промолчал, понимая, что в данном случае самое благоразумное молчать.

А Половинкин так и зашелся в смехе, так и затрясся весь, и лицо его сделалось багровым.

— Не бойсь! — сказал он, вытирая рукой глаза. — Половинкин не такой. Понял? Так и брату своему скажи. Мол, Половинкин так и сяк… Славный в общем парень! Не веришь? Ты любишь машины? — вдруг спросил он. — Приходи как-нибудь в мастерскую, покатаю тебя. С ветерком. На легковой. А хошь, на тракторе… С грохотом.

— Не хочу, — еще ниже наклонил голову Тим.

— Ну и дурак! — сказал Половинкин. — Не понимаешь, значит, ничего. А я насквозь тебя вижу. И брата твоего, глухого, тоже насквозь вижу. Не веришь?