Владимир Корчагин - Конец легенды

Никто не заставил себя ждать. Через полчаса от рыбы осталось одно воспоминание.

И сразу навалилась дремота. Денис вытянулся тут же, у костра, и закрыл глаза. Но сквозь сон послышался голос журналистки:

– М-р Крымов. А м-р Крымов! Вы не спите? Что же все-таки может означать то, что здесь нет приливов и отливов? Хорошо это или плохо?

– Не знаю, мисс Эвелина, не знаю. Одно могу сказать, на всех обычных островах, лежащих в открытом океане, приливы должны быть.

– Как на всех обычных островах? А этот остров… Он чем-то необычен?

– Не то, чтобы необычен, но… Впрочем, надо еще посмотреть, подумать. А сейчас… я совсем засыпаю.

– Ну, спите, спите. Только что может быть здесь необычного? Не скрываете ли вы что-нибудь от нас?

Но Денис уже не слышал ее. Он словно провалился в глухой омут.

А когда проснулся, был почти вечер и тяжелые тучи, низко несущиеся над океаном, предвещали грозовую тревожную ночь. Он принялся расталкивать Курта и Жана.

– Вставайте, ребята! Скоро стемнеет. Надо хотьшалаши соорудить на ночь.

Но француз только стонал во сне. А Курт недовольно затряс головой.

– Шалаши? Это еще зачем? Можно прекрасно переспать и под открытым небом.

– Но для девушки-то надо сделать какое-нибудь укрытие.

– Делай, если ты такой рыцарь. Я спать хочу.

– А если дождь?

– Отстань, Крымов!

Денис понял, что ребят не поднять. А тучи все больше заволакивали небо. С моря подул резкий ветер. Стало заметно холоднее.

Он отыскал глазами Эвелину. Журналистка сидела чуть поодаль, уронив голову на сцепленные руки. На лице ее было написано отчаяние.

Денис подбросил дров в костер и, не теряя времени, начал нарезать ветки для шалаша. Однако ночь наступила слишком быстро. Едва он собрал небольшой шалашик для Эвелины, как стало совсем темно. Да и силы еще не восстановились полностью. Пришлось снова укладываться у костра.

Ночь прошла спокойно. Дождь, к счастью, так и не собрался, но к утру стало так холодно, что трудно было согреться даже у огня. Наконец поднялось солнце. Денис окончательно проснулся и оглянулся по сторонам. Жан еще спал, свернувшись калачиком, подложив руки под голову, как ребенок. Но Курта нигде не было. Куда он запропастился в такую рань?

– Курт! Ку-у-рт! – крикнул Денис.

– Ну, что там еще? – неожиданно раздалось из шалаша Эвелины, и заспанная физиономия немца высунулась из-под раздвинувшихся ветвей.

Денис нахмурился.

– Как ты туда попал?

– Но-но! Ты, кажется, уж бог знает что подумал? Просто замерз. Вот и решил воспользоваться укрытием. Мы с Эвелиной давние приятели. А вообще-то говоря,- Курт подошел к костру, понизил голос до шепота,- вообще-то говоря, я имею на нее виды. Так что, во избежание каких-либо недоразумений, ни ты, ни Жан… Ты понимаешь меня?

– Это что, ультиматум?

– Ультиматум? Ну что ты! Да ты, кажется, готов рассердиться на меня? Не хватало еще, чтобы мы поссорились из-за такой чепухи. Наплюй, приятель! Просто мы давно, как говорится, больше чем знакомы. Но если хочешь, я уступлю ее тебе. Пожалуйста!

– Перестань, Курт, я не привык говорить о женщинах в таком тоне.

– Не привык говорить в таком тоне! Ты идеалист, Крымов! Я понял это еще вчера, когда ты бросился на помощь к растяпе французику, а потом принялся создавать уют нашей крале. А я смотрю на жизнь проще. Проще и реалистичнее. Я знаю, что в ней чтутся только две вещи: деньги и сила. Вот, видел? – он показал на свои железные бицепсы. – Будь покоен, мне спасатели не потребуются. И женщин на мой век хватит. А ты…

– Прекратим этот разговор. Я сейчас пойду за рыбой, а вы с Жаном, когда он проснется, натаскаете дров. Пора подумать о завтраке.

– Это верно. Неплохо бы опять такой рыбки, как вчера.

Денис, не оглядываясь, зашагал к своей запруде. Нельзя сказать, чтобы его сильно задел наглый цинизм Курта. Иной философии он от него и не ждал. И все-таки неприятно, что журналистка была больше чем в приятельских отношениях с ним.

Ну, да черт с ними, с обоими! Что общего, в конце концов, у него с этими людьми? Еще день-два, от силы – неделя, и он расстанется с ними навсегда, вернется, если не на родину, то, по крайней мере, к людям своего круга, научным работникам, ученым.

Денис представил, как встретится со своими будущими коллегами-петрографами Пенсильванского университета, как будет работать в их лабораториях, слушать лекции ученых с мировым именем, заниматься со студентами-американцами, и – странное дело – в душе его не нашлось теперь и следов той панической робости, с какой он выехал недавно из Москвы. Катастрофа в океане, несколько дней, проведенных в обществе иностранцев, словно закалили его, заставили поверить в свои силы.

В душе, правда, не исчезала тревога за то, что уходят сроки, что администрация Пенсильванского университета или наше посольство могут аннулировать договор о стажировке или затребовать из Союза другого специалиста. Но время еще было. Только бы не засидеться здесь на этом острове, не опоздать к началу занятий в университет. И что так долго нет ни кораблей, ни самолетов? Как можно быть равнодушным к судьбам сотен людей? Вот она, хваленая американская гуманность! Денис поддел носком ботинка корягу, лежавшую у него на дороге, и сильно швырнул ее с обрыва. Но что это? Вынырнув из воды, коряга закружилась на месте, потом остановилась и медленно двинулась в сторону открытого океана. Денис отказывался верить глазам. Выждав с минуту, он метнул в воду трухлявый пень. Тот потянулся вслед за корягой. Он бросил палку. Она тоже поплыла прочь от берега.

Что за наваждение?! Он отлично помнил, что вчера течение шло здесь вдоль береговой кромки, в сторону залива с запрудой. Что же произошло с ним сегодня?

Полный недоумения, Денис вышел к заливу и снова присвистнул от удивления: воды в лагуне почти не было, она обмелела больше чем наполовину. Однако рыбы в ней оказалось не меньше, чем вчера, а плетеная дверка, которую он перед уходом отсюда поднял и закрепил прутиком, была опущена до предела вниз.

Это было, конечно, очень кстати: сейчас, по мелкой воде, рыба, пожалуй, и не пошла бы в залив. Но кто закрыл дверку? Или все произошло само собой, вода или ветер обломили прутик, и дверка опустилась под собственной тяжестью? Во всяком случае, никакого иного объяснения пока не придумаешь. Да и некогда было долго раздумывать: там, в лагере, его ждали. Зайдя в воду, Денис выловил несколько увесистых рыбин и принялся нанизывать их на кукан.

Между тем вода в лагуне постепенно устоялась, рябь погасла, и он увидел свое отчетливое, как в зеркале, отражение: в мятой рубахе, с всклокоченными волосами, со связкой рыбы через плечо – настоящий Робинзон.

Денис усмехнулся: «И это в конце двадцатого века! А впрочем…»