Джефф Лонг - Преисподняя

Изгнание отразилось, конечно, не только на внешности и здоровье. Одолевали сомнения — кем бы он стал, если бы остался в Джексоне и закончил учебу. Работал бы на нефтяной вышке. Или занимался строительством. А может, водил бы туристов в Тетонских горах или продавал охотничье снаряжение. Кто знает. Последние восемь лет в Тибете и Непале Айк наблюдал, как превращается из «подающего надежды молодого человека» в жалкий осколок великой американской державы. Он состарился не только внешне. Даже и теперь бывали дни, когда Айк чувствовал себя на все восемьдесят. А на следующей неделе ему исполнится тридцать один.

— Смотрите! — раздался удивленный крик. — Что за странная мандала! Линии какие-то извилистые.

Айк посмотрел. Изображение на стене светилось, словно луна. Мандала — символ сферы обитания божеств, ее используют для медитации. Она представляет собой круг, в который вписан квадрат, содержащий еще один круг. Если смотреть неотрывно, можно увидеть объемное изображение. Эта мандала походила скорее на клубок извивающихся змей. Айк включил фонарь. Вот тайне и конец, поздравил он себя. Однако увиденное потрясло даже его.

— Господи, — выдохнула Кора.

Там, где только что, словно по волшебству, горели письмена, на выступе, проходящем вдоль стены, замер голый мертвец. Буквы оказались не на камне. Они были написаны на трупе. А мандала была нарисована на стене, справа от него. К выступу вели грубые ступени; кто-то натыкал в трещины в каменном потолке множество узких белых полос с записанными на них молитвами. Теперь они покачивались взад-вперед, словно потревоженные призраки.

Мертвец уже превратился в мумию — рот скалился, глаза застыли бледно-голубыми мраморными шариками. Благодаря сильному холоду и разреженному воздуху он отлично сохранился. Под слепяще-ярким лучом — Айк включил налобную фару — бледно-красные буквы, выведенные на высохших конечностях, груди и животе, почти сливались с кожей.

Несчастный, несомненно, был издалека. Сюда обычно забредали только паломники и кочевники либо торговцы солью, да еще беженцы. Однако, судя по шрамам и незажившим ранам, железному ошейнику, сломанной и кое-как вправленной руке, этому Марко Поло пришлось пережить нечто невообразимое. Если плоть может свидетельствовать, то его тело буквально кричало о пережитых муках и издевательствах.

Туристы столпились у выступа и таращились на жуткое зрелище. Три женщины и Оуэн всхлипывали. Айк решился подойти. Светя фарой то туда то сюда, он прикоснулся ледорубом к голени: твердая, словно окаменелость.

Несмотря на многочисленные увечья, сразу бросилось в глаза, что покойный частично кастрирован. У него было вырвано одно яичко — не вырезано, даже не откушено — края раны висели лоскутами, а рану, как видно, прижгли огнем. Из паха расползались шрамы от ожога — лишенные волос выпуклые рубцы. Айк смотрел и не мог постичь: самое нежное, самое уязвимое место у мужчины искалечили, а потом прижгли.

— Смотрите, — выдохнул кто-то, — что у него с носом?

Посередине изуродованного лица висело кольцо — ничего подобного Айку видеть не приходилось. Вещь — не побрякушка из тех, что втыкают в себя теперешние модники. Кольцо диаметром дюйма три, покрытое засохшей кровью, было вставлено в носовую перегородку, почти вделано в череп. Оно доходило до нижней губы, такой же черной, как борода. Явно не украшение, подумал Айк. Похоже на кольца, которые вставляют в нос животным, чтобы легче было их водить.

Айк придвинулся ближе, и его отвращение сменилось изумлением. Кольцо почернело от засохшей крови, грязи и копоти, но местами явственно различался тусклый блеск чистого золота.

Айк повернулся к своим. Из-под капюшонов и козырьков на него смотрело девять пар испуганных глаз. Все включили фонари. Споры прекратились.

— Что же это такое? — всхлипывала одна из женщин.

Две буддистки неожиданно обратились в христианство и, крестясь, опустились на колени. Оуэн раскачивался из стороны в сторону и бормотал иудейскую молитву.

Подошла Кора.

— Ах ты, красавчик, — хихикнула она.

Айк вздрогнул. Она обращалась к мумии.

— Что ты говоришь?

— Мы с тобой вышли сухими из воды. Уж теперь-то они точно не станут требовать возмещения. Теперь им и священная гора не нужна. Нашли кое-что получше.

— Перестань. Нельзя так думать о людях. Не вампиры же они, в конце концов.

— Серьезно? Посмотри-ка на них.

И точно, зрители стали потихоньку доставать фотоаппараты. Одна вспышка, другая. Потрясение уступило место извращенному любопытству. Через минуту вся орава увлеченно щелкала восьмисотдолларовыми мыльницами. Словно насекомые, жужжали затворы. Под вспышками поблескивала мертвая плоть. Мысленно поблагодарив мертвеца, Айк убрался в сторонку. Невероятно — сбившиеся с пути, замерзшие, голодные, они были просто счастливы.

Одна женщина поднялась по ступеням, опустилась рядом с мумией на колени и наклонила голову вбок. Потом повернулась к спутникам:

— Так он же наш!

— В каком смысле?

— Такой же, как мы. Белый.

— Европеец? — сформулировал кто-то более деликатно.

— Бред какой-то, — возразила другая туристка. — В такой глуши?

Однако Айк тоже так считал. Светлая кожа, волоски на запястьях и груди, голубые глаза. Скулы явно не монгольские. Однако женщину заинтересовало совсем другое. Она показывала на знаки, покрывавшие бедра мумии. Айк направил на них свет и застыл.

Буквы были английские. Современный английский язык. Только написано вверх ногами.

До Айка наконец дошло. Надписи делались не на трупе. Человек писал сам, пока был жив. Он использовал для записей собственное тело. Потому и вверх ногами. Несчастный оставил заметки на пергаменте, который всегда при нем. Теперь Айк видел, что буквы не написаны, а безжалостно вырезаны на коже. Везде, куда бедняга мог дотянуться, он нацарапал свои последние мысли.

Часть записей разобрать было невозможно — из-за пыли и копоти, — особенно ниже колен и на лодыжках. Да и остальное казалось непонятным и бессмысленным бредом. Цифры вперемежку со словами наползали друг на друга, больше всего на внешних сторонах бедер, где, как, по-видимому, считал писавший, должно было хватить места для других заметок. Самой понятной оказалась надпись на животе.

— «И мир влюбиться должен будет в ночь, — Айк читал вслух, — и свету дня не станет поклоняться».

— Тарабарщина! — бросил Оуэн, который по-прежнему не мог оправиться от испуга.

— Из Библии, наверное, — предположил Айк.

— Нет, — заявила Кора. — Это не из Библии. Шекспир: «Ромео и Джульетта».

Туристы напряглись. В самом деле, почему этот измученный человек выбрал для своего некролога цитату из самой известной любовной трагедии? Из повести о двух враждующих семействах и о любви, что превыше ненависти? Между прочим, в высокогорных монастырях люди часто подвержены галлюцинациям. Обычное явление. Даже далай-лама об этом шутил.