Александр Мартынов - Подкова на счастье

— Там нет моих картин, не умею я рисовать, — признался Олег, поняв, о чём думал Тим. — Я только Олеське для одной позировал немного… А так я пою хорошо. У меня даже компактдиск есть. Ну, всего триста экземпляров, — вздохнул он. — Тут, в наших местах, разошёлся… на любителя… Давай заканчивать, уже обед скоро.

— Ой, правда! — Тим посмотрел на часы. — А как ты узнал?

— Чувствую, — пожал плечами Олег.

— А после обеда что делать? — полюбопытствовал Тим.

— Ну… если не наказан и ничего срочного нет, то вообще-то свободное время, — Олег начап приводить всё в порядок, Тим помогал ему. — А так боевая подготовка, тренинг. Это добровольно, но кто ж откажется? Ну а ты что хочешь можешь делать, ты же гость…

— Ну и что, что гость, — вдруг обиделся Тимка, — подумаешь — «гоость»! Ну и что?

— Да ничего, ты что? — удивился Олег. — Хочешь — давай с нами, кто против-то? Ты же прыгнул с откоса… Ну, пошли.

— А то коленками на горох поставят? — ядовито спросил Тим, ставя в угол веник.

— Да нет. — засмеялся Олег, — просто вымыться ещё нужно успеть.

Мальчишки вышли наружу, в жаркий летний день, где не осталось и воспоминаний о ночном дожде. Заречные дали плавали в знойном мареве, подсечённые у горизонта зыбкой прозрачной полосой миража, какие бывают в летние дни над асфальтовыми дорогами. Небо было белёсоголубым, как старые джинсы. Олег прищурился на солнце и засмеялся, потягиваясь:

— Ух, здорово!. А вон, смотри, Свет скачет, — и, видя, что Тим не понимает, пояснил: — Ну, Светлов Владька, он утром, за завтраком, такой весь в коже сидел… Ловушки ездил проверять. Лихо скачет, почти как я!

Тимка опять приоткрыл рот. По луговине около дороги, ведущей к главным воротам, скакал галопом всадник на большом рыжем коне. Конь шёл, казалось, не касаясь копытами земли, а фигура всадника виделась спаянной с седлом в единое целое, только белые почти волосы, перехваченные какой-то лентой, вились за спиной. Опустив правую руку, мальчишка придерживал пальцами левой узду. По бокам неслись два лохматых могучих пса, и вообще от всей картины на Тимку дохнуло чем-то, похожим на приснившийся ему в лесу странный сон.

— Он тоже сюда прибежал, только три года назад, — сказал Олег, откровенно любуясь всадником. — Там такая история была… Его мамаша взбесилась, выскочила замуж второй раз, за татарина. Да и фик бы с ним, только татарин очень непростой оказался. Такие порядочки завёл… А мамаша — как у них, у баб, бывает — глядит на него влюблёнными глазами и ничего не замечает… Свет начал бунтовать. Из дома уходил, в скинхеды ударился… Такой шум был, даже на телевидение эта история попала, к этому — к доктору Курбатому, который мозги людям лечит. Тот пригласил к себе в передачу такого кренделя толстого, Засмолова, профессора, который книжку написал — "Твой друг презерватив" для подростков, — Тимка хихикнул, Олег тоже засмеялся. Короче, мамаша по телефону эту историю рассказала, они там вдвоём долго гнули про толерантность и терпимость, потом посоветовали маме устраивать своё счастье без оглядки на сына, а ему потихоньку подсовывать книжки и кассеты с пропагандой великой татарской культуры, чтобы он утихомирился. Хренотень, короче, да и где такие книжки и кассеты найти, если у них вся культура… — и Олег издал губами мерзкий звук. — В общем, Свет сперва притих, как его на всю страну ославили. А тут этот отчим начал к нему подкатываться: ислам религия победителей, да не стоит ли, сынок, тебе подумать об истинной вере… Мамашу он вообще охмурил по полной, она только кивает и улыбается: слушай, сынок, он знает… И в один прекрасный день собрался Свет наш солнышко и отчалил в даль светлую. Три месяца бродяжничал, потом на БАМе услыхал про нас и попёр пешком по тайге. Я сам-то тогда тут, конечно, не был, но рассказывали, была картина. выходит из леса парень в остатках джинсов и куртки, босой и грязный, как трубочист, а на плече — рысья шкура. И так похозяйски в ворота — стук! Ктокто в теремочке живёт, в общем… По дороге на него рысь напала, он её складным ножом зарезал, ты представляешь?! Ну как его было не принять?

Володька Светлов по прозвищу Свет соскочил с коня на рыси, пробежался рядом, останавливая его и, отпихивая заскакавших рядом псов ладонями, крикнул младшим мальчишкам:

— Не стойте, не ждите, я сам вычищу!

— Да что мы, тебя ждём, что ли?! — возмутился Олег. — Вообще старшие охамели, думают, что все для них живут! Пошли, Тим!

Свет нагнал их обоих, облапил за плечи и стукнул головами — несильно, со смехом:

— Не дуйтесь, ну?! Смотрите, какой день! — и, насвистывая, пошёл к

конюшне, куда уже сам собой ушагал его рыжий.

— Не только ловушки проверять ездил, — определил Олег и подмигнул

Тимке: — К девчонке к своей, в Христофоровку.

— Деревня, что ли? — уточнил Тим.

— Ага, — Олег кивнул. — Староверческая, километров пятнадцать отсюда. Мы с ними дружим семьями… Э, Свет! — крикнул он следом. — Как она? От двора не отказала?!

— Всё наше здесь! — отозвался, не поворачиваясь, Свет. Легко подпрыгнул, схватился руками за переруб конюшни и выжался на нём в «уголок», из которого и спрыгнул, раскачавшись, куда-то в глубину.

Там заржали и зафыркали кони…

Тим проснулся где-то за полчаса до общей побудки. Обычно за ним этого не водилось — он спал "до упора", как кто-то выразился — но сейчас Тимка открыл глаза и уставился в потолок, по которому уже неспешно начинал ползти солнечный квадрат. Спальню построили когда-то с хитрым расчётом — чтобы в летние дни солнце начинало в неё заглядывать как раз ко времени подъёма.

Когда Тимка несколько дней назад впервые заглянул в общий спальник мальчишек, то удивился тому, насколько он просто обставлен. В сущности (если не считать всё той же искусной резьбы), тут всего и было-то, что двухъярусные кровати, да намертво пристроенные к стене лавкисундуки для одежды и вообще вещей. Только позже Тимке объяснили: в спальник вообще днём заходить не рекомендуется, тут только спят и больше не делают вообще ничего. Для всего остального есть другие комнаты. Тимка сперва очень удивился, но потом подумал, что это вообще-то разумно.

Двухъярусных кроватей было восемь, и заняты не все. На нижних секциях спали младшие. Под Тимкой, например, проживал семилетний Мирослав, которого вместе с сестройблизняшкой дядя выменял год назад на водку у родителей.

Так, подумал Тимка, а чего это я проснулся? Вроде бы никуда раньше остальных не надо. И лёг, как всегда. По дому, что ли, соскучился? Только вчера, когда они с Олегом проверяли энергетические ветряки, снабжавшие Светлояр электричеством, звонила мама, поговорили… Да и не скучал Тимка по дому.

Он вздохнул, выпростал руки изпод одеяла (всё та же шкура; окна в спальнике не закрывались летом круглые сутки и под утро бывало — если просто так — свежо!) и прислушался. Большинство мальчишек спали спокойно, но иногда кто-то принимался постанывать, а кто-то разговаривал во сне, это Тимка уже знал. Правда сейчас было тихо — та особенная тишина, которая предшествует подъёму. Тимке начало хотеться есть. Есть он тут хотел всё время, хотя кормили в Светлояре убойно по количеству и вкусности. Может быть, потому что за все свои четырнадцать лет Тимка никогда столько не работал — чисто физически, просто руками (и ногами, и поясницей, и плечами). Первые три дня у него буквально всё болело и вставать получалось только "через не могу". Потом прошло…