Владимир Саксонов - Искатель. 1963. Выпуск №2

Темень гудела вовсю.

Я посмотрел на окна соседнего дома. Света не было. Спала Наташа Авраамова, шестнадцатилетняя дочь начальника школы юнг. Спал капитан первого ранга.

А в кубрике спал наш старшина, бывший матрос революционного крейсера «Аврора». У двери висела его шинель. Погоны были пришиты.

«Тьфу, опять в палец!» Я выдавил капельку крови и слизнул ее.

— Колется? — засмеялся Юрка.

Мы сидели без тельняшек — в кубрике было тепло — и шили небольшие, величиной с ладонь, чехлы.

— А, черт! — сморщился Юрка.

— Хорошо смеется последний, — сказал я. — А у меня готово.

— Покажите-ка, — подошел Воронов. — Вы что, махорку в нем будете носить? Распороть. И зашить снова — аккуратно.

— Гы!.. — Юрка торжествовал.

…Если кому-нибудь из нас в действующем флоте вручат, допустим, медаль, может быть, даже орден, каждый ответит: «Служу Советскому Союзу!» Так положено.

Но сегодня, когда заместитель Авраамова капитан третьего ранга Шахов пожал мне руку и сказал: «Поздравляю», — я ответил так же:

— Служу Советскому Союзу!

На комсомольском билете — тоже два ордена. А пониже вписаны моя фамилия, имя и отчество… И проставлена дата выдачи:

23 февраля 1943 года.

И обозначено место:

Северный флот.

Моряки носят комсомольские и партийные билеты на груди, у сердца, в небольших чехлах, которые прикрепляют к тельняшкам. Это, наверное, самая молодая флотская традиция.

— Получилось, — кивнул Воронов.

Мы густо намазали ботинки тавотом. Затянули шинели флотскими ремнями с ярко надраенными бляхами. Пожалели, что нельзя надеть бескозырки. Они лежали на полке, золотились буквами ленточек.

— Становись! — скомандовал старшина.

Он прошел вдоль строя, внимательно оглядел каждого и приказал достать носовые платки. Когда Юрка развернул свой, на сгибе явственно обозначилась серенькая полоска. Воронов задумчиво смотрел на нее. Юрка медленно краснел.

— В следующий раз — не пущу, — сказал старшина. — Ясно?

…Мороз раскалил звезды до блеска. Освещенное ими небо светлело над черным лесом. По пути нам несколько раз встретились небольшие группы юнг с винтовками — усиленные караулы расходились по своим постам. В воинских частях в дни праздников всегда усиленные караулы.

В большом зале клуба, над сотней стриженых затылков, на ярко освещенной сцене Вадик Василевский читал своя стихи. Он энергично размахивал руками. И в первые минуты я удивился его смелости, а потом — стихам. Они были настоящие — о юнгах, о нашей школе, о том, что завтра мы тоже уйдем в море. Бить врага.

После Вадика хор исполнял флотские песни. Потом доски сцены загудели. В зале на скамейках стали подниматься, вытягивать головы — «Яблочко»! Потом играл струнный оркестр, выступали акробаты, даже один фокусник. И все артисты были юнгами.

А юнги в зале смотрели на них, отчаянно хлопали в ладоши и удивлялись: «Ай да мы, юнги!..»

— Авраамов здесь, — сказал Леха.

— И дочка? — спросил Сахаров.

Я посмотрел: а он красивый, Сахаров. Брови такие красивые, тонкий нос… Он может понравиться Наташе. А как ей объяснишь, что вот Юрка с его оспинками и крепким подбородком только кажется некрасивым, что на самом деле у него удивительно симпатичная физиономия?

Концерт кончился. Скамейки перенесли к стенам. Снова заиграл струнный оркестр, и юнги стали танцевать — друг с другом.

— Моряки, — раздался вдруг строгий голос, — это же вальс!

Авраамов стоял у края сцены. Зал притих, замер.

— Это вальс! — повторил капитан первого ранга. — Моряки должны уметь танцевать вальс.

Он легко спрыгнул со сцены. Юнги глухо зашумели, раздались в стороны.

— Наташа! — позвал Авраамов.

И стало тихо. А в тишине все услышали, как стучат ее каблучки.

Мы стояли у стен, а она шла к отцу через весь зал, и этот вдруг опустевший зал казался мне огромным.

Капитан первого ранга шагнул ей навстречу, щелкнул каблуками, чуть склонил седую голову.

Наташа улыбнулась. Я видел, как она улыбнулась, — ласково и радостно, как откинула за спину косы и положила руку на его плечо.

Тогда Авраамов чуть повернул голову к оркестру и сказал:

— Вальс!

…За разбор идейного содержания рассказа Толстого «После бала» мне недавно поставили пятерку. Я смотрел, как танцует с дочерью капитан первого ранга — человек, который начал службу еще в те времена, но во славу рабоче-крестьянского Красного флота воспитал тридцать тысяч моряков, — смотрел, и мне было жарко и радостно.

Звучала музыка, плавно летел кортик.

…А война шла второй год.

Я видел себя танцующим вальс после войны.

Непременно научусь танцевать вальс! На плечах у меня будут погоны — пусть не капитана первого ранга, это не важно. А на груди — ордена. И кортик будет так же лететь, как у Авраамова. И девушка поднимет на меня сияющие глаза, когда я скажу ей: «Вы меня не знаете, а я помню, как вы танцевали с вашим отцом. Это было на Соловках, в канун сорок третьего года»…

Авраамов щелкнул каблуками и поцеловал руку даме.

Ох, как мы хлопали!..

А капитан первого ранга, улыбаясь, притрагивался к разгоряченному лбу ослепительно белым платком.

«Я на горку шла», «Дай, дай закурить!» — до чего же все это было просто! И морзянку изучить, как положено радистам, на слух, — разве это трудно? Мы уже принимали по восемьдесят знаков в минуту, но — в классах, в тихих классах, когда работал зуммер. А теперь надели наушники, услышали эфир и поняли, что ничему еще не научились.

Я медленно поворачивал ручку приемника: клекот, писк, россыпь морзянки — станций столько, сколько звезд в небе, и все работают одновременно. Ну разве тут что-нибудь поймешь?!

Покосился на ребят: они сидели за своими приемниками, и лица у них были растерянные. Даже у Сахарова. Еще бы! В уши врывался целый мир. Новый, незнакомый мир.

Мне казалось, что я слышу, как тяжело, бессонно кружится земной шар. Я невольно посмотрел в окно, словно мог увидеть, как он кружится. Но за окном была видна тяжелая, сложенная из громадных валунов стена Соловецкого монастыря.

Вот уже третий день мы жили в двенадцати километрах от своих кубриков, рядом с этим монастырем, в котором теперь размещался учебный отряд Северного флота. Наша рота на две недели поселилась в местной школе связи.

Милеша Пестахов объясняли:

— Будем изучать совершенную аппаратуру.

— А также стоять на учебных радиовахтах — привыкать к эфиру.

Неужели можно привыкнуть к этому хаосу и разбираться в нем так, чтобы среди тысяч голосов найти один, который зовет тебя?! Да еще найти вовремя и принять весь текст без ошибок!

Можно. Вот ведь сколько их работает — радистов!

Я опять взглянул в окно. Здесь, в учебном отряде, жили еще две роты из нашей школы — торпедистов и артэлектриков. Надо бы повидаться с Валькой Зайцем. Я не видел его с тех пор…