Сергей Наумов - Приключения 1978

— Как вы с ней познакомились?

— Через Ларису. Ту самую, которую вы недавно здесь видели… парикмахерша. Они живут где-то рядом. Хотя нет, парикмахерская, где работает Лариса, находится рядом с домом, где живет Селиванова. Кажется, так. Лариса обмолвилась, что знакома с девушкой из института иностранных языков. Я попросила свести нас. Вот, пожалуй, и все.

— Вы давно видели Селиванову?

— Месяц назад, если не больше.

— Зачем вы звонили ей сегодня утром?

— Простите?

— Я спросил, какая надобность была у вас звонить Селивановой сегодня утром?

— А вы уверены в том, что я звонила ей сегодня утром? — Равская снисходительно улыбнулась. Она готова была принять вызов, очевидно, уверенная в том, что уж с этой-то стороны ей ничего не грозит.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Вопрос? Какой?

— Я спросил у вас, зачем вы звонили Селивановой сегодня утром. Если вы не можете ответить сразу — подумайте, только не надо больше переспрашивать и тянуть время — это так скучно. Вы подумайте и тогда отвечайте. А мы подождем. Если вы не хотите отвечать на этот вопрос, так и скажите — мол, на этот вопрос отвечать отказываюсь.

— Да нет, зачем же… Возможно, я звонила ей, но, честно говоря, не помню. Знаете, как бывает… Садишься к телефону, болтаешь час-второй по десятку номеров — разве потом упомнишь, с кем говорила, с кем хотела поговорить? Тем более если ничего существенного сказано не было…

— Ночью тоже не было сказано ничего существенного? — спросил Демин, уверенный, что сейчас опять последует вопрос-уточнение. Равская отвечала грамотно, почти неуязвимо, но время, чтобы сориентироваться, ей требовалось.

— Простите, я не поняла?

— Подумайте. Мы подождем.

— Нет, я действительно не понимаю, о чем вы меня спрашиваете.

— Я согласен с тем, что утром можно поговорить по телефону с десятком знакомых и тут же забыть об этом. Но я не могу поверить, что так легко забыть, о чем говоришь с человеком в час ночи. Особенно если разговор состоялся ближайшей ночью.

— Хм, ребята, боюсь, что вы зря теряете время. Сегодня ночью я была слегка подшофе́, — она улыбнулась, как бы прося прощения за столь непривычное словечко. — Только не спрашивайте у меня, ради бога, где я была, с кем, что пила и что было потом. Звонила ли я Селивановой? Нет, не могу припомнить такого события прошлой ночи.

Кувакин сочувственно посмотрел на Демина и, не сдержавшись, щелкнул языком — надо же, выскальзывает, и все тут. Квартира сорвалась, сумочкой тоже из колеи выбить не удалось, ночной звонок к Селивановой, похоже, не произвел никакого впечатления. Что там у Демина осталось?

— Уточним, — спокойно проговорил Демин. — Если я правильно понял, в принципе вы не отрицаете, что могли звонить Селивановой ночью и утром? Не отрицаете, но и не помните, так?

— Да, приблизительно что-то такое.

— Запиши, Коля, эту фразу поточнее.

— Как, он все еще пишет? — удивилась Равская.

— Да, а потом вам под всеми страничками придется поставить свою подпись.

— А если я с чем-то не согласна?

— Со своими же показаниями? Разве вы нам говорили неправду? Но тогда в конце протокола вы напишете, с чем именно не согласны и как следует понимать то или иное ваше заявление.

— Знаете, ребята, у меня такое ощущение, будто я попала в мясорубку.

— Очень сожалею, — виновато улыбнулся Демин. — У меня еще несколько вопросов, весьма незначительных. Но, если вы торопитесь, завтра к девяти ноль-ноль вам, Ирина Аркадьевна, придется прийти к нам в гости, в районную прокуратуру, — медленно, негромко проговорил Демин, прекрасно понимая, какое впечатление могут произвести эти безобидные слова на человека с нечистой совестью. — Дежурный проведет вас в коридор следственного отдела, а там каждый покажет двенадцатый кабинет, где вы и найдете следователя товарища Демина, то есть меня. И мы продолжим наши игры, как вы недавно выразились.

— Задержание этого маразматика, этого подонка Татлина с женским косметическим кошельком у вас считается настолько важным делом, что этим занимается бригада следователей? — Равская расхохоталась. — Неужели у вас столь значительные успехи по борьбе с преступностью, что вы позволяете себе эту канитель с вызовами, допросами, очными ставками из-за дела, которое и выеденного яйца не стоит?

Подождав, пока Равская успокоится, Демин заговорил негромко и терпеливо:

— Отвечаю на ваш вопрос. Задержание гражданина Татлина для нас не очень важное дело. Говоря о важном деле, я имел в виду смерть Селивановой.

Равская не произнесла ни одного внятного слова. Только хриплый гортанный звук исторгся из ее раззолоченного хохочущего рта, и она судорожно прикрыла его ладонями с ярко-красными ногтями, которые так напоминали падающие капли крови.

— Продолжим, — невозмутимо произнес Демин. Он отодвинулся от спинки диванчика, ссутулился, поставив локти на колени, и опустил голову, так что в поле его зрения остались только узоры ковра да лакированные туфли Ирины Аркадьевны на несуразно толстых подошвах. А ведь она, должно быть, очень невысокого роста, подумал он. И повторил: — Продолжим. Во время задержания гражданина Татлина, о котором вы отзываетесь столь неуважительно, в его сумочке, то есть в вашей сумочке, помимо тугриков-шмугриков, нашли написанный от руки курс иностранной валюты. Написан на клочке газеты. Так вот…

— Ну нет! — вскочила Равская. — Со мной у вас этот номер не пройдет. Я не могу терпеть, вы слышите, не буду терпеть, чтобы вы испытывали на мне свои профессиональные приемы допроса! Я не могу, вы слышите?! Не могу, узнав о смерти знакомого мне человека, говорить как ни в чем не бывало о посторонних вещах!

— Очень хорошо, — сдержанно сказал Демин. — Вы не можете вспомнить о своих звонках к Селивановой, вообще с трудом вспомнили, кто это такая… А, узнав о ее смерти, вдруг разволновались, причем настолько, что не можете даже говорить о посторонних вещах… Хорошо, будем говорить только о том, что имеет самое непосредственное отношение к смерти Селивановой. Вас это устраивает? Отлично. Коля, ты готов?

— Все в порядке, — ответил Кувакин.

— Поехали. Так вот, на клочке газеты, я уже говорил вам об этом, был написан курс иностранной валюты. Франки, доллары, гульдены и прочее подобное. Чуть ли не дюжину различных валют изъяли у Григория Семеновича Татлина.

— Я вас поздравляю, — холодно сказала Равская.

— Спасибо. Скажите, пожалуйста, Ирина Аркадьевна, зачем человеку, занимающемуся перепродажей валюты, этот список с указаниями, сколько рублей, к примеру, стоит франк или крона?

— Понятия не имею.

— Я тоже, — улыбнулся Демин. — Ума не приложу, зачем ему понадобился этот список. Остается предположить только одно — Татлин нечасто занимался перепродажей, а валюту в таком разнообразии вообще, возможно, первый раз держал в руках. Татлин — опытный комиссионный спекулянт. Но валюта — его новая специальность. Он ее только осваивал. И попался.