Андрей Бондаренко - Серебряный бумеранг

Роман «Серебряный бумеранг» создавался на основе воспоминаний непосредственных участников и свидетелей событий, описанных в этой книге.

Старики — очень интересные собеседники, только вот, всегда очень трудно оценить степень достоверности их долгих рассказов. Это и понятно: коварное Время иногда смешивает в сознании пожилых людей реально произошедшие факты — с легендами, домыслами, откровенными выдумками и анекдотами — в единое целое…

Лет пятнадцать назад одна очень старая норвежка рассказала мне о «серебристых дисках» летавших над Шпицбергеном в апреле 1944 года.

Она же поведала и о «разлапистом уродливом грибе на длинной тонкой ножке: как будто у него все три шляпки срослись в одну», который неожиданно «вырос» над одним из безымянных северных островков архипелага в первых числах мая того же года…

А поздней осенью 1997 года в Буэнос-Айресе (осень в тех краях начинается в конце марта месяца), уважаемый и донельзя правдивый сеньор Аугусто Романо-и-Гарсия, родившийся в 1930 году в почтенной семье русских эмигрантов, целый вечер рассказывал мне о сказочной бело-голубой стране — под гордым названьем «Аргентина».

Отдельный раздел этого повествования был посвящён 1955 году: в этом памятном году свергли классического диктатора Перрона, а ещё через месяц после этого знаменательного события — в Аргентине и Парагвае — неизвестные диверсанты уничтожили нескольких высокопоставленных наци, сбежавших в 1945-46 годах из поверженной фашисткой Германии в страны Южной Америки.

Дон Аугусто уверял, что лично видел, как по центральной улице одного провинциального аргентинского городка проносили закрытый гроб с останками Мартина Бормана. Закрытый, потому что бывший рейхсканцлер НСДАП был подло взорван русскими шпионами в доме собственной любовницы — с применением целой тонны динамита…

Внесли свою лепту в этот цветистый калейдоскоп завлекательных историй и отечественные пожилые люди обоих полов, имевшие некогда отношения к серьёзным играм рыцарей плаща и кинжала…

Автор

Послав внутренний голос далеко и надолго, он смело поплыл по направлению к острову. Поплыл ленивым и неторопливым кролем, сильно выдыхая воздух в воду через свой свисток после каждого второго гребка. Чувствовалось, что кайманы где-то рядом, окружили со всех сторон, образовав круг чистой воды с диаметром метров десять-двенадцать.

Он размеренно плыл, стараясь ни о чём не думать, время тянулось медленно и вязко, словно молочно-фруктовая ириска из далёкого босоногого детства…

Неожиданно ноги коснулись твёрдого дна, он торопливо выбрался на берег.

— Здорово это у вас получилось! — сообщил восторженный девичий голос. — Прямо как в крутых американских боевиках!

Он поднял голову и понял, что попал в беду, в Беду безысходную и неотвратимую, в ту, которая — «с большой буквы»…

Сердце провалилось в холодную бездонную пропасть. Мир изменился и засверкал новыми, абсолютно неизвестными красками. В его заледеневшей душе снова закапала звонкая весенняя капель…

Девчонка, стоящая в трёх метрах от него, казалось бы, совсем не походила на прекрасную Небесную Принцессу: худенькая, невысокая — метр шестьдесят с кепкой, короткие растрёпанные светлы волосы, когда-то голубая футболка, покрытая буро-серыми пятнами во всех местах, заправленная в такие же грязные штаны непонятного цвета.

Босая, чумазая, милая…

А глаза — огромные, тёмно-зелёные, пронзительные.

Как бы там ни было, но его сердце плавилось, истекая горячими каплями неизвестного металла, а душа звенела — в предчувствии чего-то светлого и…

И — ? Наверное, печального — до полной и нескончаемой бесконечности…

Качка усиливалась. Денис проснулся, помотал головой, отгоняя прочь наваждения странного сна, сел на койке, вставил ступни босых ног в кирзовые сапоги, набросил на плечи старенький бушлат, встал, распахнул дверь и, слегка пошатываясь, побрёл в направлении кают-компании. Каждый удар волны в борт «Стрелы» отдавался неприятной колкостью в кобчике. Тихонько надавив на медную дверную ручку, он вошёл в просторный салон, изысканно отделанный панелями сандалового дерева.

Гранёный стакан, стоящий на боковом откидном столике вдруг качнулся и поехал в сторону.

— Держи его! — истошно завопил Галкин, перегнулся через спинку кресла, вытянул вперёд длинную руку.

Ничего, естественно, не получилось: стакан, неожиданно развернувшись, устремился, всё ускоряясь, к другому краю стола, секунда — полёт — звон разбитого стекла:

— Дзынь!!!

— Хансен — сволочь старая! — незлобиво констатировал капитан Галкин, беря в руки метлу и совок. — Знал ведь, дурилка шведская, что надвигается сильный шторм, а стакан так не прибрал. Морда…. Ладно, мужик-то он хороший. Пусть живёт…

Громко заскрипел открываемый люк, послышался голос (на английском языке) вышеозначенного Хансена:

— Капитан! Нас догоняет неизвестный сторожевик без опознавательных знаков. Подняли международный сигнал: — «Немедленно лечь в дрейф!».

— Возвращайся к рулю. Сейчас мы поднимемся на палубу, — без малейшей тени волнения сообщил Галкин, после чего кивнул Денису: — Что ж, давай посмотрим на этих непонятных ухарей.

Волны явственно заматерели, обзавелись белыми пенными барашками, ветер — тревожно и нудно — завывал в снастях. Словно пел песню — о безысходности всего сущего…

Серый сторожевик — длинный, красивый какой-то хищной красотой — неотвратимо надвигался с норд-веста, медленно сокращая расстояние, отделяющее его от беззащитной яхты. Никаких флагов и вымпелов, по которым можно было бы судить об его национальной принадлежности, не наблюдалось.

Прозвучала пулемётная очередь: скупо, трескуче, с раздробленной верхушки мачты полетели мелкие щепки.

— Объясняют, что имеют самые серьёзные намерения, — вяло предположил Хансен.

— Ладно, я пошёл в боевую рубку, — капитан зевнул — лениво, с чувством и расстановкой. — Имею на такой случай непреложные и чёткие инструкции. Поднять на клотике белый флаг! Потом разворачивайтесь, чтобы встать бортом к этим чудикам.

— Белый флаг? — искренне изумился Хансен. — У нас, кэп, нет на борту белого флага. Да и быть не может. Любые другие: полосатые, пятнистые, в крапинку — сколько угодно. Но, белый? «Стрела» трусостью никогда не могла похвастаться. Опять же, законы чести…