Йон Колфер - Авиатор

— Спасибо вам, сэр. Не ожидал встретить здесь такую доброту.

— И ты немного ее тут увидишь, — проворчал янки. — Но то, что увидишь, будет сиять, словно алмаз в бадье с углем. Естественно, мы, помешанные, добрее всех в этой компании.

Конор пришел в полное замешательство.

«Мы, помешанные?»

Потом он вспомнил, что Бонвилан объявил его безумным. Пустоголовым. Дураком.

— Конечно, технически я инвалид, а не помешанный, — продолжал американец, — но здесь, на Малом Соленом, нас держат вместе. Помешанные, инвалиды, буйные. — Он встал и протянул Конору руку. — Давай познакомимся. Я Линус Винтер. Ты меня будешь часто видеть, а вот я тебя, увы, нет.

Винтер вышел из тени, а скорее вывалился, как груда метел из шкафа. Высокий, костлявый человек лет за пятьдесят, облаченный в рваные остатки того, что когда-то было прекрасным вечерним костюмом. Как и у Конора, на нем была повязка, но не на руке; она полностью прикрывала глазницы. Джесси Джеймс хорошо поработал кочергой, следы которой запечатлелись на высоком лбу Винтера в виде красновато-фиолетовых рубцов.

Винтер оттянул повязку.

— Раньше, когда я играл, то носил оперную маску. Очень мелодраматично. Чистый Диккенс.

Конор пожал руку Винтеру со всей силой, на какую оказался способен.

— Конор… Финн. Так меня теперь зовут.

Винтер кивнул. При этом торчащий нос и адамово яблоко отбросили треугольные тени на лицо и шею.

— Прекрасно. Новое имя. На Малом Соленом лучше стать другим человеком. Прежний Конор мертв. Чтобы выжить здесь, человеку требуется восприимчивость особого рода. Даже очень молодому человеку.

Конор согнул и разогнул пальцы. Сухожилия побаливали, но все функционировало вполне сносно. Он без особого энтузиазма оглядел тюремную камеру. Она мало чем отличалась от предыдущей, разве что имела одно застекленное, зарешеченное окно и две деревянные койки.

С некоторой задержкой до него дошло кое-что, сказанное Винтером.

«Даже очень молодому человеку?»

Он замахал рукой перед глазами Винтера.

— Откуда вам известен мой возраст? Вы компенсируете отсутствие зрения другими ощущениями?

— В какой-то степени; так что можешь опустить руку. Однако я знаю о тебе все, юный Конор Брокхарт или Конор Финн, поскольку ты бредил ночью и своим бормотанием не давал мне спать. Король? Он и вправду мертв?

На глазах Конора выступили слезы. Услышать такое произнесенным вслух… Это создавало ощущение того, что семя злых дел Бонвилана проросло в реальном мире.

— Да. Я видел его мертвым.

Винтер издал долгий, печальный вздох и провел рукой по густым седеющим волосам.

— Это действительно грустная новость, чреватая серьезными последствиями. Большими, чем ты в состоянии понять. Бонвилан снова утянет эти острова в средневековье.

— Вы знаете Бонвилана?

— Я много чего знаю о том, что происходит на Соленых островах. — Винтер открыл рот, собираясь развить тему, но внезапно замер, склонив голову набок, — словно олень, учуявший поблизости охотников. — Поговорим вечером. Возможно, после обеда.

Он вытянул перед собой руки, ощупывая пальцами воздух, словно паук, пока не наткнулся на плечи Конора.

— А теперь послушай меня, Конор Финн, — продолжал он настойчиво. — Приближаются охранники. Они будут пытаться сломить тебя. Следи за ними в оба. Коварный удар ножом. Или доской по голени. Если сумеешь пройти целым и невредимым через сегодняшний день, вечером я научу тебя, как выжить в этом аду. Когда-нибудь ему придет конец, и, верь мне, мы его увидим.

— Сломить меня? — спросил Конор. — Зачем?

— Такой тут подход. Сломленный человек, пусть даже мальчик, не сорвет добычу. А на Малом Соленом именно добыча король, не Артур Биллтоу.

Конор вспомнил обезьяноподобного пирата, который перевозил его в тюрьму. Вряд ли Биллтоу хотя бы пошевелит украшенным драгоценностями пальцем, чтобы защитить Конора.

— Что мне делать?

— Усердно работать, — ответил Винтер. — И не доверять никому, ни человеку, ни животному. В особенности баранам.

Объяснить это свое неожиданное замечание Линус Винтер, однако, не успел. С почти музыкальным скрипом повернулся тяжелый язык замка.

— Верхнее «до», — мечтательно заметил Винтер. — Каждое утро. Восхитительно.

Это был звук, мечтать о котором Конору предстояло на протяжении многих месяцев, звук, который будет ему сниться. Отпирание замка означало возможность покинуть сырую камеру, то есть относительную свободу, но одновременно служило напоминанием о том, что свобода эта временная. Социологические исследования отмечают тот факт, что выжившие на Малом Соленом часто страдают бессонницей, если на двери их спальни замки не проедены ржавчиной.

В дверь заглянул Артур Биллтоу. На его лице играло жизнерадостное выражение доброго дядюшки, пришедшего разбудить племянника, чтобы тот поплавал в бассейне. Волосы он смазал жиром и зачесал назад, на лице торчала густая щетина.

— Ну, ты готов для Трубы, Конор Финн? — сказал он, позвякивая наручниками.

Винтер стиснул руку Конора, словно угольными щипцами.

— Держи рот на замке. Работай усердно. Помни о баранах. И не перечь мистеру Биллтоу.

Биллтоу вошел в камеру и защелкнул наручники на запястьях Конора.

— О да, никогда не перечь мне, солдатик. Тронь меня хоть пальцем, и тебя пристегнут к низко висящему кольцу во время высокого прилива. А что касается баранов… мудрые слова, если учесть, что их говорит слепой. Бараны здесь, на Малом Соленом, не для еды.

Весь этот разговор о баранах казался странным и зловещим. Конор предположил, что его ждет сюрприз, и не из приятных.

Традиционно в гостиницах и даже в тюрьмах по всему миру завтрак подают прежде, чем берут в руки лопату. Но не на Малом Соленом. Здесь утренняя еда использовалась как стимул для более усердной работы. Нет алмазов — нет хлеба. Примитивное уравнение, которое тем не менее обеспечивало высокую эффективность на протяжении столетий. Конор рассчитывал на заход в столовую, но вместо этого его повели прямо в алмазные копи, или Трубу, как называли это место заключенные.

По дороге Биллтоу объяснял ему, как тут у них, на Малом Соленом, все заведено.

— Тот, у кого брюхо набито жратвой, делается довольным и вялым, — разглагольствовал он, жуя хлеб, который отщипывал от лежащей в кармане краюхи.

Для Конора, у которого вот уже двадцать четыре часа во рту маковой росинки не было, это стало еще одной пыткой. Правда, муки голода несколько ослабляла отвратительная привычка Биллтоу сначала наполовину проглатывать то, что было у него во рту, а потом срыгивать, чтобы лучше насладиться вкусом. Каждое срыгивание сопровождалось конвульсией, пробегавшей вдоль позвоночника, словно веревка, которой стеганули по земле. Противное зрелище, и все же Конор понимал, что чувство голода скоро вернется и будет грызть его изнутри, как если бы тело, впав в отчаяние, ополчилось само на себя. Внезапно в отдалении послышался звон церковного колокола. В таком забытом Богом месте… в этом было что-то загадочное.