Виктор Дудко - Тревожное лето

— И чем же он заинтересовал вас?

— Об этом разговор особый.

— А если не соглашусь?

— Тогда у вас будут большие неприятности. Знаете, как говорят у нас в России, закон — тайга, медведь — хозяин.

Слева у тротуара собралась большая толпа прохожих. Щеков притормозил, через его плечо Хшановский увидел лежавшего в луже крови человека в сандалиях на босу ногу.

— Вот, — сказал Щеков, — один уже отпрыгался. Артист. Гамлет. Знаете?

— Это который из Шекспира, что ли?

— Почти.

— Это вы его?

Щеков хмыкнул и ничего не сказал.

— Поехали, господин сыщик.

За перекрестком Хшановский положил ему тяжелую ладонь на плечо:

— Стоп, здесь. — Вынул бумажник, отсчитал пять монет. Добавил еще: — Это вам за развлечение. В другой раз, голубчик, не попадайтесь. Ноги повыдергиваю.

Щеков показал широкие зубы.

— Ну глядите. Как бы потом не жалеть.

— Давай, давай, кати.

«Значит, зря Андрэ отшил этого Гамлета, — размышлял Ежи. — А впрочем, за ним следили...» Он пожалел неудавшегося артиста, обладавшего каким-то совершенно секретным документом.

Казалось, весь Харбин вышел на набережную. Сновали разносчики воды со льдом и подогретой рисовой водки, русские девушки продавали цветы, под легкими тентами горели малиновые угли, жаровни распространяли запах чеснока, рыбы, земляного ореха. Ежи спустился на лодочную станцию, чтобы проверить, нет ли слежки. Длинная лестница была удобным местом для этого.

Ростова пытали в каком-то подвале с осклизлыми от плесени стенами. Здесь все было подготовлено, как у инквизиторов: жаровня, угли, щипцы, крестообразная лавка с веревками, железная бочка с дурно пахнущей водой. На табуретке сидел Щеков, теребил четки и домашним голосом спрашивал:

— Говорить-то будешь или как? — Посмотрел на Ростова с сочувствием: — Больно ведь. Я бы не выдержал такого, ей-богу. Хочешь поглядеть на себя? — Он достал из карманчика френча круглое зеркальце, подышал на него, потер о колено. — Глянь, какого красавца мы из тебя сделали. Весь кровью изошел.

— Да че с ним цацкаться, вашбродь. Дайте я еще ему раза, — сказал Гришка, здоровенный детина с тупой физиономией.

— Не тронь. Видишь, человеку плохо. Тебя бы так разделать, небось отца с матерью продал бы... Ты ему раза, а он — дуба. А у него внучка есть. Есть внучка? Ну вот. А у тебя, Григорий, есть детки? Нет у тебя деток. И у меня нет. И жены нет.

— А Зинаида?

— Разве ж то жена? То шлюха. Такие не рожают. А как ты думаешь, почему у нас с тобой нет деток? Или у нас рожи из глины слеплены, или еще чего не так, как у людей?

Гришка гыгыкнул, переступил с ноги на ногу. и вздохнул, как больная лошадь.

— Дык, вашскородие, обратно ж, сифилис...

— Дурак ты Григорий. Учи тебя, учи интеллигентности, все горохом от стены, — оскорбился Щеков. — Ты спроси его, он все знает. Спроси, спроси. Большевики все знают на сто лет вперед. Потому как они очень вумные, на сто лет распределили, кому как надо жить, а кому как не надо.

Гришка нагнулся над Ростовым, стиснул ему железными пальцами скулы:

— Хватит придуриваться, отвечай их благородию, почему у нас с ним нет детей?

— Григорий, мозги твои куриные, — скривился Щеков, — у нас с тобой никак не могут быть дети. Ну, чего там?

— Да он уж посинел, — испугался Гришка.

— Плесни водички, отойдет.

Гришка с готовностью зачерпнул в бочке воды, выплеснул на Ростова половину ведра.

— Помер, кажись... — испуганно распрямился и осенил себя крестом, со страхом не сводя выпуклых глаз с лица Ростова. Медленно вытер руки о штаны.

Щеков нагнулся, поднес зеркальце к губам. Оно сразу же запотело.

— Дышит старик, чего ему сделается. Гляди, какой крепкий. Это потому, что в нем одни жилы. Он еще и нас переживет. Посади и развяжи. Вот так. Продолжай.

— Про че? — не понял Гришка.

Щеков поиграл желваками. Гришка насупился. На его одутловатой физиономии появилась растерянность. Щеков пригладил на затылке слабый пушок.

— Ростов! Мать твою так и перетак! Будешь говорить али задавить тебя тут? — Щеков пружинно поднялся, стал над Ростовым, заложив руки в карманы галифе.

— Что... говорить? — разлепил спекшиеся губы старый доктор и неслышно заплакал,

— Ну вот, еще слез не хватало... Я спрашиваю, для чего тебе понадобился Мальков! Вот и все.

— Нелюди вы... И как вас таких земля носит? — тихо, как про себя, произнес Ростов. Чтобы не упасть, он уперся руками, перевитыми синими венами, в скамейку, голова его тряслась.

— Григорий, дай ему... Да нет, воды дай.

— Счас, вашскородие.

Ростов жадно и гулко глотал тухлую воду, все дальше вытягивая тонкую шею, а Гришка тянул вверх кружку и щерил зубы. Остаток воды выплеснул ему на бороду.

Щеков, опершись о косяк, посасывал тонкую сигаретку.

— Ну чего молчишь, спрашиваю? Понравилось, что ли? И отчего вы такие зануды? Все люди как люди. Две руки, две ноги, голова. Одна. Все как у Гришки. А вот душа не принимает вас. Вот не принимает, и все. — Щеков выпрямился, морщась, потер поясницу. — А отчего это? Оттого, что все вы сволочи. Думаешь, я не хочу жить по-людски? Иметь свой дом, детей, жену. А вы отняли у меня все. Всю жизнь поломали.

Гришка подобрал выплюнутую сигарету, затянулся.

— Может, девчонку привести, а? Пусть поглядит.

— Погоди. Мы и так договоримся. Ведь не хочешь, чтобы внучку твою Григорий прямо на твоих глазах придавил, а? Она ведь тут. За этой стенкой. А какая девочка... Ей бы жить да нарожать кучу детишек, а тебе правнуков нянчить. Ну?

«Неужели и Наденька здесь? — с ужасом подумал Ростов. — Девочка моя... Как же так?..» Он что-то хотел сказать, но мутилось сознание...

В половине пятого она ушла с няней, но прошел час, два, а они не возвращались. Он заметался, собрался идти искать, но явилась какая-то женщина и сказала, что Наденьку сбил автомобиль и надо оказать ей помощь. Ростов взял чемоданчик и поспешил за женщиной. В волнении он не обратил внимания, куда его ведут.

Очнулся в какой-то квартире, где ему скрутили руки... Заткнули рот, толкнули в автомобиль, потом завязали глаза и долго куда-то везли.

Ростов пытался вытолкнуть кляп. Носом пошла кровь, и он чуть не захлебнулся. И вот он в каком-то подвале.

— Господа... Господа... Что это значит? Отдайте мне мою девочку... Что же вы, господа?..

Хшановский нажимает кнопку звонка, перед ним сразу открывается дверь. Пожилая служанка вводит в большую, просторную, почти пустую комнату. Дальше Хшановский идет сам.

Ванчо сидит на высоком вращающемся стуле, руки его в глине, и рукава закатаны. На нем фартук из чертовой кожи.

— А, Ежи! — Ванчо сползает со стула, вытирает руки ветошью и крепко стискивает ладонь Хшановского. — Что случилось? — Он плотнее закрывает дверь и ведет его в глубь мастерской, где стоит широкий диван. Рядом с китайским столиком — маленький бар и ночник. — Хочешь шотландского виски? Или шерри?