Виктор Дудко - Тревожное лето

— Здравствуй, Андрей Васильевич, — послышалось из-за спины. — Я уж думал, что случилось. Испереживался весь.

— Здравствуй, Петр Авксентьевич. Извини, пришлось немного покрутиться.

— «Хвост»?

— Да что-то похожее. Привязались, насилу удрал.

Ты уж извини.

— Ничего, я привык. Тебе привет от Полынникова. А вот от жены, — он подал конверт, и Лескюр, не оборачиваясь, через плечо взял его.

— Спасибо.

— Что для Центра?

— Вот это, — Лескюр передал пакет. — Там сведения о всем, что здесь творится, и мои размышления по поводу переговоров Чан Кай-ши с Японией и США. Думаю, вскоре японцы с позволения супердержав бросятся на Маньчжурию. Наступит великий дележ

Впереди на перекрестке замигал стопсигнал грузовика.

— Ты его не обгоняй. Мне пора. Вот тут притормози. Спасибо. До встречи.

— До встречи. Корзину на всякий случай захвати. Мне она уже не понадобится.

От Лескюра исходил аромат мужских духов, и весь он был сплошная элегантность. Проходя к своему кабинету, он положил секретарше на стол ромашку, получил в ответ обворожительную улыбку. В приемной комнате сидел Хшановский, утонув в мягком кресле.

— Ежи, вы слишком заняты? — спросил Лескюр, отпирая секретным ключом замок.

Ежи убрал ноги со стоящего перед ним стула.

— Патрон, этого человека я видел в Харбине. — Он протянул харбинскую, месячной давности, газету. Лескюр увидел снимок трупа и рядом фотографию этого же человека, но живого.

— Где вы его видели?

— В Харбине. Точнее, на подъезде к Харбину. Я его немного подбросил. До Старой пристани. У него был в кармане по меньшей мере кольт. И весь он такой, словно убежал из тюрьмы. Я тогда так и подумал. А вот теперь оказывается, дзасоховская банда убила своего. Они, патрон, приняли этого человека за Артура Артуровича. А потом это дело раскопали левые китайские газеты. Это оказался сын Артура Артуровича. Откуда он появился, никто не знает, но предполагают, что или с той стороны, или удрал из тюрьмы.

Лескюр припоминал биографию Артура Артуровича. Сын... Хм... По сведениям Бойчева, сын Ростова был офицером и погиб где-то под Владивостоком. Если это так, то получается, что он воскрес и для чего-то явился в Харбин. Откуда? «Надо поручить Бойчеву выяснить и связаться с Владивостоком. Странно», — подумал Лескюр.

Лескюр посмотрел фотоснимки и молча вернул.

— А тут вот ищут Щекова, — Хшановский показал другую полосу. — Они его потеряли. Как все равно зонтик или болонку. Я думаю, они его не найдут.

— Я тоже так думаю, Ежи. Пошли ко мне. Надо о делах поговорить.

В каменистом ложе мирно бормотала речушка. Солнце перевалило зенит, зелень стала ярче, клены пламенели кострами по сопкам да синими свечами стояли кедры. Заборов опустился на колени, чтобы напиться, но вдруг показалось, будто кто-то смотрит ему в спину. Он оглянулся.

— Эй ты... — послышался хриплый и слабый голос. — Не туда глядишь.

Заборов присмотрелся и увидел за камнями человеческую фигуру.

— Что, не узнаешь? Подойди ближе... Вот так. А теперь стой и не двигайся.

Обросший, изможденный до неузнаваемости, оборванный сидел с наганом в руке Миловидов.

— И все-таки ты не ушел от меня, сволочь. — Говорил он мирно и почти ласково. — Я ведь тебя веду с того места, где ты с чекистами прощался, гад ты такой... Ну чего, язык отнялся? Убью ведь, возьму грех на душу. А не верил. Думал, врут все. Вот ты какой... — Миловидов облизал пересохшие губы. — Все-таки есть бог на свете.

Заборов опустился на валун, подставив правое плечо под наган, вытянул гудящие ноги.

— Вы что плетете, Миловидов? Какие чекисты? Я третью неделю скитаюсь по тайге...

— Да ну? Завел в ловушку — и бежать. За сколько ж ты продался, Заборов? Сколько тебе дали большевики? — Снова облизал сухие, потрескавшиеся губы. Помолчал, часто и неглубоко дыша. — Убью я тебя тут. — Он глядел исподлобья. — Мне не дойти. И тебя убью. Все грехи простятся, как убью тебя.

Рука его с наганом удобно лежала вытянутой в сторону Заборова, ствол мелко дрожал.

— А за что, собственно, вы собираетесь убить меня? Вы ранены? Давайте я перевяжу.

— Стой! Перевязывать меня не надо. Мне тут все равно подыхать. Ты вот скажи мне, почему предал нас? Я все думал, чем они купили тебя?

— Вы меня все равно не поймете, — с горечью произнес Заборов.

— Ну куда нам? Нам не дано вас понимать. — Миловидов передохнул, поерзал за камнями, удобнее устраиваясь, подышал на руку — чувствовал, как наливается холодом тело, спрятал ее под мышку, отогревая.

— Вы слышали, что большевики уничтожили мою семью?

— Вот именно! Детишек под корень, а он...

— Вранье все это. Провокация Бордухарова с семеновской бандой. Никто ее не уничтожал. Живет она во Владивостоке. Вот так-то.

Миловидов надолго замолчал. Заборов полез было в карман, но услыхал:

— Не шевелись. Укокошу. — И столько уверенности было в его голосе, что Заборов понял: укокошит.

Погибать после того, как нашлись дети? Ну нет. Теперь жизнь для него стала не просто существованием, а борьбой. С такими, как Миловидов, Семенов, Бордухаров...

— Врешь ты все, — со слезой в голосе выкрикнул Миловидов. — Врешь, зараза. Врешь!

Заборов не успел отшатнуться — узенький снопик пламени вырвался в его сторону из ствола нагана, и он почувствовал, будто кто-то невидимый и сильный поднял его и швырнул на спину. Второго выстрела он не слышал. На какое-то время отключилось сознание. Он с трудом поднялся, зажимая ладонью рану в плече, поискал взглядом Миловидова. Тот лежал на спине, откинув правую руку, под головой натекла и уже застыла темно-красная лужа.

«Вот и поговорили», — Подумал Леонтий Михайлович, вглядываясь в искаженное гримасой лицо Миловидова. Вспомнился шабаш, устроенный в апреле у здания советского консульства, и Миловидов с железным прутом в руке.

Постояв с закрытыми глазами, Заборов повернулся и, не отнимая руки от раны, побрел к речке, но сил не было, чтоб нагнуться и ополоснуть охваченный пламенем рот. Он перешел речушку уже не таясь, усилием воли заставляя себя идти. Слева на сопке стояла сторожевая вышка — значит, граница рядом...

Он перейдет границу. Он найдет в себе силы преодолеть рубеж света и тени и в полубеспамятстве долго еще будет идти на запад и упадет в четырех верстах от мамонтовского хутора. Там на него и наткнется Чурха. А потом многие дни Заборов проведет в больнице.

Из всей банды Лошакова в Маньчжурию вернутся всего несколько человек и среди них Заборов. День и ночь у его койки будут дежурить агенты атамана Семенова и Бордухарова.

Будучи во Владивостоке, Леонтий Михайлович не предполагал, что многие годы ему придется работать в стане врага и что ждут его такие испытания, которые не каждый из его товарищей по борьбе сможет выдержать. Он знал, на что шел. Он верил в новую жизнь России, и эта вера придавала ему силы, когда становилось особенно тяжело.